Сергей Синякин - Небесная глина

Такой уж ей снился
волшебный,
несбыточный сон…

Мы — люди!
Мы любим похвастать
любовью к живому.
Но если бы нас, как ее,
объявить вне закона,
чтоб наших детей
да в помойные ведра с водой,
не дав им прозреть,
большелобой совать головой?
А если бы нас, как ее, —
из ружья да картечью,
чтоб мы не слонялись
по улицам шумным беспечно?
А если бы нас, как ее, вдруг
затравленных топотом,
ловили бы днем
для убийства
и докторских опытов?

Мы с псами и сами
Живем
Пиночетами Чили:
Сперва приучали,
потом навсегда проучили!
Они в нас поверили,
души свои нам отдали.
Мы были в доверии.
Были. Пока не предали,
на улицы выгнав,
взвалив на собачьи их плечи
груз нами придуманной
страшной,
смертельной
картечи.
Мы продали дружбу,
нельзя же инстинктом измерить,
считая лишь службой
собак вековое доверие.

Бродячим собакам,
наверное, верится в лучшее.
Мы — люди.
Мы любим
похвастать
любовью к живущему!

Снег хрустит. Завершается круг.
Не уйти
от проклятой погони!
И деревья с флажками вокруг:
остановишься —
пуля догонит!
Лапы раня о снежный наст,
ставший вдруг
кровянистым и колким,
ищут в чаще спасительный лаз
и не могут найти его
волки.
В этом беге спасения нет.
Волк предсмертно завоет
и смолкнет.
И шагнет обреченно на снег,
грудь подставив
прищуру двустволки!
Как собаки и люди смелы —
безопасно
наброситься скопом.
И дымят на морозе стволы.
Мир пропитан бензином
и потом.
Псы озлобленно нюхают воздух,
над поляною разлит азарт.
С неба черного
белыми звездами
смотрят мертвые
волчьи глаза!

Светла, мой друг, тоска, живущая в душе.
Все ж осень подошла. Не середина лета.
Я вижу тайный смысл в нелепом мираже,
в полете мотылька до гибельного света.

Так в черной пустоте идет распад планет,
Но сгинувшей звезде светить еще столетье.
И мы летим, летим на этот звездный свет,
хоть нас в конце пути уже никто не встретит.

На утренней заре — мычание коров,
Петух нашел плетень и выжидает время.
И посвист за рекой. И пенье комаров.
И дальний соловей закончил выступленье.

Разорванный туман собрался в облака.
Залаял первый пес и замер в умиленье.
И галькою шуршит спокойная река.
И смотрится в нее, как в зеркало, селенье.

Как осень в зените звенит
хрустальной тоской паутин,
и черной полоскою влит
в синь неба курлычащий клин.

Как трепетен горький дым
над призрачностью степной.
Как месяца светел нимб
над выгнувшей горб копной.

Как эхом гоняет лес
голодного волка вой!
И ты — одинокий крест
с закинутой головой

над хрустом сухой травы
поставленный сохранить
осенних полей костры,
последнего клина нить.

Послушай, как звезды шуршат,
они, срываясь с небес,
обретают свой ад
и устилают лес,
смешиваясь с листвой
и, обращаясь в тлен,
бережно сохранят
оттиск твоих колен.
И безнадежно зло
дробно тревожит лес,
дятел, что пробует до стучаться
до мертвых небес.

Осыпается в прах кремень,
Отгорает в свечах время,
Бродит, тихо меняя цвет,
В наших жилах вино лет.

И уходят друзья детства
У небесных костров греться.
А когда-то надежные кони
Не спасают нас от погони.

Осыпается в прах кремень,
Отгорает в свечах время,
И теряется наш след
В миллионах грядущих лет.

Затерявшись среди столетий,
Взявшись за руки, словно дети,
Уходя через черный мост,
Мы становимся частью звезд.

Жить и жить бы —
да, наверное, нельзя.
Мы
уходим,
словно снеги скользя.
Телом в
землю,
а душой —
в небеса.
Исчезающая утром роса…
Бог, послушай,
я слишком земной,
чтобы тело мое
стало землей.
Исчезающая утром роса…
Для чего она Тебе
в небесах?

Мы падали к звездам
от черной земли,
иначе до звезд мы
достать не могли,
И звезды
смотрели на нас,
не мигая,
на будущих жителей
Ада
и Рая.