Сергей Синякин - Небесная глина

Маленький мальчик с седой бородой,
Он играет в политику, не наигравшись в детстве.
Он увлекает подростков жаром своих речей.
Дети играют в революцию.
И получают сроки.
Они сидят по тюрьмам, славя своего вождя.
Они умирают во имя его идей.
А время проходит. Проходит их чистая жизнь.
Ничего не успевают подростки —
Только сыграть в революцию,
Только прокричать перед смертью
Имя своего вождя,
Которому все равно — умрут они
Или уйдут заниматься делом.
Эти мальчики и девочки верят в идеалы,
Они мечтают о светлом мире и счастье для всех.
А он прекрасно понимает, что все это лишь игра,
Всего лишь игра в «казаки-разбойники»,
В ней сам он играет роль мудрого атамана.

Целуя крест, Иуда сладко пел:
«Христос распят, но живо его дело!»
А кошелек за пазухой потел,
и сребреники тайно грели тело.

Рыжеволосый — гнусная примета!
Его бы — не Учителя, на крест,
Все проверял, на месте ли монеты,
и опасался: как бы не воскрес!

Крестясь и кланяясь богам,
Жить во грехе совсем нелепо,
Сугробам недоступно лето,
как недоступен птичий гам
февральским яростным морозам.
Уж лучше жить в неверья тьме,
чем, вытирая богу слезы,
шептать: «Не думай обо мне.
Ведь даже если ты — Творец,
создатель призрачной Вселенной,
ты в каждой вере будешь пленным,
живущим в клетке из сердец».
Пусть жизнь Иисуса Христа
короче жизни Магомета,
они, как альфа и омега,
две тени одного Креста!

Ну, что тебе, тень креста?
Куда ты меня зовешь?
Всю ночь по земле хлестал
Холодный, как звезды, дождь.

Пустой и пугливый зал.
Обычный ночной скулеж.
Но я так и не узнал,
Куда ты меня зовешь.

Ну, что тебе, тень креста?
Поникший, печальный лик —
Наверное, ты устал
Беречь от греха калик.

Наверное, ты устал,
Нас всех в совершенство звать.
Кем я в этой жизни стал
Не стоит Тебе знать.

Рвется короткая нить,
Прожита жизнь с листа.
Дайте договорить,
Пусть с высоты креста.

Сладкий у крови вкус.
Господи, не балуй!
Жадный и злой укус
Принят за поцелуй.

Где ты, Небесный Отец?
Где ты, Земная мать?
Вот оно, наконец,
Время пришло умирать.

Ленты сошлись в обрыв,
Пауза — тот же хрип.
Только глаза закрыв
Видишь, как мир возник.

Что ж ты меня не ждал?
Стол, как душа, пустой…
Тень моего креста
Стала Твоей тоской.

Ну, оглядись окрест,
Где же Твоя юдоль?
Есть только римский крест…
Крест и тупая боль.

Встала ночь
Над кладбищем города,
череп Луны
закинув ввысь.
Над распятьем висела бирочка:
«Продано»,
а в ногах у Христа
разбросали отраву для крыс.
И висел Христос
в голубом одеянии
манекеном
торговых витрин.
Воплощал он порывы
в деяния.
Превращал в ангелочков
скотин.
Тридцать сребреников — не цена!
Если свят —
будет все с возвратом.
Потому он
Христа обнимал,
потому
Называл его братом.
Но
свисает с небес нить,
И по ней
можно твердо знать:
Если хочется Бога купить,
Его будет кому
продать!
За небесным холодным льдом
Немигающего взгляда
Виден каждому сказочный дом
На два входа —
для рая
и ада.
Страшный
звездный
холодный дождь,
что вымаливать зря награду!
Ключ от рая ты верно ждешь?
Привыкай-ка, дружочек, к аду!
Ночь.
И холодность
злых светил.
Сколько нас — опоздавших к лету?
Один продал.
Другой купил.
Две натуры.
Одна монета.

И будет дождь печально лить
С небес на грязные дороги.
По ним прошли недавно боги,
Чтобы, вернувшись, нас судить.

Богам смотрели мы вослед,
Раскрывши рты, открывши уши,
И трепетали наши души,
Предчувствуя распад планет.

Отвыкшая лаять,
трусливо поджавшая хвост,
от теней прохожих
шарахнулась сука под мост.
Средь каменных трещин,
где в логове тихо сопят
детенышей двое —
уже не щенков, но волчат,
она проскользнула
и на бок,
подставив соски,
легла и застыла
от вдруг подкатившей тоски.
И молча лизала
детенышам сонным бока:
язык для собаки,
что матери нежной рука.
Потом задремала,
глаза прикрывая с трудом,
и снова приснилась ей сказка
собачья
про дом,
где было уютно
и не было разных угроз,
никто не пытался
повесить жестянку на хвост,
никто не пинался,
никто не хотел пристрелить,
со спичкой не лезли
ей рыжую шкуру палить.
Сторожкие уши
собака держала с трудом.