Сергей Синякин - Небесная глина

Облакам не хочется покоя.
Небо отцвело.
Замерли три дома над рекою —
Бывшее село.

А когда-то здесь людей хватало,
Но пришла пора —
Перестали строить, и не стало
Звуков топора.

Пруд зарос,
где в детстве мы таскали
Ленных карасей.
Здесь, у пруда, мы гоняли стаи
Уток и гусей.

На бугре кресты стоят косые,
Время все смело.
Уплывает в прошлое Россия
И мое село.

Лесом вдруг покажется в потемках
Ставший диким сад.
Чтобы сохранить себя в потомках,
Посмотри назад.

Солнце встанет, а нас не станет.
Впрочем, ему-то какое дело
До поля, украшенного крестами,
До лиц, запачканных смертным мелом,

До наших лиц, что возносятся в небо,
До наших тел в рыжей глине потерь.
Ему все равно — был ты, не был,
И где окажешься ты теперь.

Бог круто замесит ржавую глину,
Ком подбросит в своей руке.
И будет медведь ломать малину,
И будет рыба играть в реке.

А мы поплывем над бывшим домом,
Медленно тая, как соль земли.
Живя, мы сделали, что смогли —
Небесной глины мы стали комом.

Давай с тобой вернемся в старый дом,
Где пол скрипуч и беспокойны тени,
Где вечными мышами пахнут сени,
Где будущее видится с трудом.

Где пыль на стопке старых книг лежит,
Где светел луч, пробившийся снаружи,
Где моль над желтым абажуром кружит,
Где паутинка на окне дрожит.

Где печь не топлена уже который год,
И где известкой выбелены стены.
Где двери помнят встречи и измены,
Где жил наш род…

Чернеет перекошенный забор,
Спит огород, не тронутый лопатой.
И тополиный пух летит, как вата,
К подножию небесных белых гор.

Оставим след, оставим странный след
На белой простыне шального поля,
Где волки беспокойно ищут волю,
Где ежится задумчивый рассвет.

Лыжня! Лыжня! И мы с тобой бежим,
Глотаем жадной глоткой вольный воздух.
Хотелось бы, пока еще не поздно,
Сбежать от разъедающей нас лжи.

На теле проступает тайный пот,
А мы бежим, и снег хрустит под нами.
И зарево зари встает, как знамя,
Как рана, что уже не заживет.

Оставим след, оставим странный след
Посереди разорванной России.
Мы наши идеалы износили,
Как одеяло или теплый плед.

Ах, вечный спор! О, этот вечный спор
О том, как жить, о том, что будет с нами.
Полк, потерявший в одночасье знамя,
Расформируют за его позор.

Но мы живем. И что нам идеалы?
Мы наплевали на своих отцов.
Где небосвод по-зимнему свинцов,
Мы просто свора лыжников усталых.

И мы плывем по снегу — в никуда.
Мы предали, но нас уже простили.
И белым полем стала вдруг Россия.
Но скоро не останется следа

От нас, от нас. Расклад пошел такой.
Рассвет — в утиль. Горят одни закаты.
Конечно, братцы, все мы виноваты.
Ну, что поделать, коль расклад такой.

Оставим след. Мы свой оставим след
Посереди разорванной России.
Мы уступили не уму, но силе,
Хотя и оправдания нам нет.

Над нами жадно зарево цветет,
За нами фосфор белоснежной пыли.
Ну что сказать? Конечно, все мы были.
И лыжи режут наста колкий лед.

Мы — лыжники, летящие в метель.
Мы жили так нелепо, бестолково.
Вот если бы опять, вернее — снова…
Но ждет нас в доме теплая постель,

Врач, шприц. палаты кафельные льды,
Толпа родных, застывшая у гроба.
А дальше — бесконечная дорога
И снег, что заметает все следы.

Мы начинали жить. Деревня уже умирала.
В маленькой школе, где крышки изрезанных парт,
Мы доставали ручки из деревянных пеналов.
Шестидесятые годы, и на дворе — март.
Старые велосипеды. Пруд, где мы все купались.
Киноплощадка летняя, где бушевал Геракл.
Шаткий Дом пионеров. Первый народный танец.
И бесконечность споров, и неизбежность драк.
Поле аэродрома с нашим футбольным полем.
Ночью над ним открывалось небо, полное звезд.
Яблоки и арбузы мы воровали вволю,
И не скрывали смеха, и не скрывали слез.
Время сплошных затмений, мы все не понимали
То, что приходит время взрослых глупых забот.
Мы обещали многое, только тогда не знали —
Лету не переходят, даже узнавши брод.
Темному отраженью зеркало знает цену.
Радостная охота — чтобы на взлете, влет!
Поздно играть в героев и выходить на сцену —
Слышишь? Играют Шопена, даже не зная нот.
Маленькие наполеоны лягут, скрестивши руки.
В желтых спокойных пальцах тающая свеча.
Кончилось все на свете. Кончились все науки.
Черный пиджак помятый, словно с чужого плеча.
Кто-то, кто все придумал, кто-то, кто все запомнил,
Тряпкой махнул небрежно, взял и картину стер:
Поле, а в поле — кони.
Ночь, а в ночи — костер.