Сергей Синякин - Небесная глина

Как сказал когда-то Екклесиаст: «Человек одинокий, и другого нет».

Кто мы на этой земле?

Мы — фантастические рыбы, и во тьме близ Млечного Пути мерцают исполинские тени Богов, расставляющих сети для уловления наших душ.

Отдышись.

Был долгий день жаркой крови, день, походивший на трепет воробьиного сердца, на порхающий мотылек свечи в протянутой сквозняком комнате.

Наступает тьма.

Невозможно помыслить, что поколение за поколением мы ложимся в землю, и весь смысл нашего существования заключается лишь в успешном продолжении рода. Чем тогда мы отличаемся от жухнущей по осени травы, от тающего весной снега, от гаснущих в небе звезд? Чем мы отличаемся от окружающей нас пустоты?

С криком ожидания врываемся мы в мир. Уходим мы из него успокоенные и уставшие. Разочаровавшиеся в свете звёзды — вот, что мы есть. Звёзды, уставшие светить.

Ребенок — кокон, обещающий яркокрылого махаона. Приходит время, и из кокона вылетает бледная капустница разочарования. Не помню, кто это сказал. Важно, что это однажды уже было сказано.

Детство — это поле, обещающее множество прекрасных и добрых ростков. Где черта, за которой дети меняются и становятся похожими на взрослых? Дети — художники, обещающие фантастические картины. Почему, вырастая, мы превращаемся в заурядных маляров? Что происходит с нами? Что происходит с миром? Почему чаще всего мы становимся несбывшимся обещанием?

Я не философ, живущий категориями Вечности. Я знаю, что я смертен, и я знаю, что когда-то умру.

Мысль эта не вызывает во мне животного страха. Чего бояться пылинке, которую гонит смерч?

Все реже хочется заглядывать в бездонную глубину будущего. Все чаще хочется вспоминать.

Смерть это черта, которая отделяет еще случившееся от уже невозможного. Она не страшна. За последней чертой — ничего. Это последняя наша боль.

Где горизонт, к которому стремится моя душа?

Чем мне заплатить за прожитые дни на Земле?

Кто мне оплатит прожитое мной время?

Мертвые мертвы и, уходя, они оставляют причудливые украшения, раскрашенные куклы, символизирующие смысл прошлого бытия. Ошибки мертвых — всего лишь ошибки мертвых, заботы мертвых — всего лишь заботы мертвых, и мертвых нам не понять, как им не понять тех, кто живет сейчас, и тех, кто придет на их место. Некому указать мертвым на их ошибки и некому направить живущих пока на Земле.

За нашей спиной снежные вершины наших ошибок, перед нами — лабиринт, из которого невозможно выйти.

Жизнь похожа на кросс по пересеченной местности: преодолев необязательные препятствия, ты начинаешь осознавать, хотя и не сразу, что смысл заключался не в финише, а в беге к нему. Да-да, смысл был именно в рваном дыхании бега, а не в привычных движениях щек музыкантов, играющих нехитрую и тоскливую мелодию.

Отдышись.

Все равно ты уже опоздал.

Открой черную книгу с золотистым тиснением креста и найди на ощупь слова: «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце».

Обидно уходить.

Все мы неповторимы, как песчинки в пустыне, как капли в океане, звезды на небе, дождинки, из которых соткана радуга.

С каждым уходом мир становится беднее на единицу погасшей человеческой души.

Но мы уходим. Подобно жившим до нас мы осыпаемся желтой листвой, обещающей будущие урожаи.

Был долгий день, полный счастливых и горестных минут, был зеленый луг под синими небесами, пели птицы, смеялись и плакали, любили и ненавидели люди, и был ты, в горячке своего дня не понимающий, что тебе предстоит потерять.

Кто ты?

Путник на извилистой тропинке лет? Одинокий бегун, приближающийся к неизбежному финишу? Зачем ты жил на Земле?

Ответа нет, но есть кладбищенская трава, которая знает все.