Константин Бальмонт: Океания

В те дни, как не росла еще кокоа,
Змеящаяся пальма островов,
Когда яйцо могучей птицы моа
Вмещало емкость двух людских голов,
Жил Мауи, первотворец Самоа,
Певец, колдун, рыбак, и зверолов.

Из песен было только эхо гула
Морских валов, а из волшебств — огонь,
Лишь рыба-меч да кит да зверь-акула
Давали радость ловли и погонь,
Земля еще потока не плеснула,
В котором носорог и тигр и конь.

Тот Мауи был младший в мире, третий,
Два брата было с ним еще везде,
Огромные, беспечные, как дети,
Они плескались с Мауи в воде,
Крюки имели, но не знали сети,
И удили в размерной череде.

Вот солнцеликий Ра свой крюк закинул
И тянет он канат всей силой плеч,
Он брата Ру, второго, опрокинул,
Тот, ветроликий, хочет остеречь,
«Пусти свой крюк!», но Ра всей мощью двинул,
И выудил со смехом рыбу-меч.

Прошло с полгода. Удит Ру, ветрило,
Закинут крюк туда, где темнота.
Вот дрогнуло, пол-моря зарябило,
Не вытащит ли он сейчас кита?
Тянул, тянул, в руках двоилась сила,
Лишь плеск поймал акульего хвоста.

И минул год. Тринадцать лун проплыли.
А Мауи все время колдовал.
И против братьев укрепился в силе,
Велит — и ляжет самый пенный вал.
Пока два брата рыб морских ловили,
На дне морском он тайны открывал.

Закинул крюк он со всего размаха,
И потянул напруженный канат.
Вот дрогнула в глубинах черепаха,
Плавучая громада из громад,
И Ра, и Ру глядят, дрожат от страха, —
То остров был, кораллов круг и скат.

Атоллы зеленые,
Омытая утром росистым гора,
В сне сказочном.

Атоллы-оазисы,
В лазурной — и нет — в изумрудной воде,
Взнесенные.

Кораллы лазурные,
И белые-белые диво-леса,
Подводные.

Кораллы пурпурные,
Строители храмов безвестных глубин,
Скрепители.

Атоллы-вещатели,
Связавшие тайность и явность Земли,
В их разности.

Из бездны изведшие,
Потонувших в глубинах на вольную высь,
Для счастия.

Уплывает корабль, уплывает, восставая на дальней черте,
И прощально печаль мне свивает, оставляя меня в темноте.
В полутьме, озаренной по скатам и растущей из впадин холмов,
Он уплыл, осиянный закатом, уходя до иных берегов.
Вот он срезан водой вполовину. Вот уж мачты содвинулись вниз.
Вот уж мачты маячат чуть зримо. С воскурениями дыма слились.
Он уплыл. Он ушел. Не вернется. Над вспененной я стыну волной.
Чем же сердце полночно зажжется? Или мертвой ущербной Луной?

Мной владеет жар тревоги,
Он ведет мою мечту.
Люди медлят на пороге,
Я сверкаю на лету.

Мной владеет дух тревожный,
Ранит, жалит, гонит прочь.
Миг касанья — праздник ложный,
Тут нельзя душе помочь.

Манит берег неизвестный,
Восхотевший досягнул: —
Мир широк был — стал он тесный.
Замер Моря дальний гул.

В путь, моряк. В иные страны.
Стань, глядящий, у руля.
Сказку ткут в морях туманы.
Свежесть в скрипах корабля.

Это я водил круженья
Финикийских кораблей,
И людские достиженья
Разбросал среди морей.

Скандинавские драконы,
Бороздившие моря,
Я, презревший все законы,
Вел, как день ведет заря.

Мной живут в Океании
Вырезные острова,
Мной живут пути морские,
Только мною жизнь жива.

Прощальный марш играют в бесконечности,
Ты слышишь ли его?
Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.
Погасло торжество.

Ушел от нас в ликующей багряности,
Нам радостный пожар.
Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности
Влюбленно-алый шар.

И мы следим в седеющей туманности,
Где сладко так «Люблю»,
Чтоб в верный путь не впуталось нежданности
И нам, и кораблю.

Солнце есть женщина. Имя — Окэра.
Днем она светится. Бродит внизу.
Ходит, восходит. Свершается мера.
Тучи проводит. Сбирает грозу.

Вот нагулялась в полях распростертых.
Хочется спать ей. Уютно ли тут.
Солнце проходит чрез области мертвых.
Только приблизилась, тени растут.

Солнцу блестящему призраки рады,
Смотрят, толпятся, зовут погостить.
Только недолги ночные услады,
Утром ей нужно от них уходить.

Призраки Солнце из тьмы провожают.
Красного шкуру дают кенгуру.
Скучно им. Пасмурны. Сумрачно тают.
Солнце же красным встает поутру.