Константин Бальмонт: Океания

Я сижу скрестивши ноги, я в гостях.
Мысль окончила на время свой размах.
Самоанский дом прохладный, весь сквозной.
Самоанский мой хозяин предо мной.

Он сидит, скрестивши ноги, на полу.
Так зазывчиво ленивит в сердце мглу.
На циновках мы недвижные сидим.
Миг спокойствия обычаем храним.

Свет бестрепетный, идет за часом час.
Греза шепчет зачарованный рассказ.
Убедительный рассказ в дремотной игле,
Что воистину есть счастье на земле.

Я зашел к Самоанцу испить.
Я не знал, что в единой минуте
Кто-то скрутит цветистую нить,
Чтобы сердце свирелилось в путе,
Научившись внезапно любить.

Я вступил словно в сказочный край.
Уронив свои косы, как змеи,
Самоанка шепнула: «Сияй.
Ты застигнут: Самоа — лелей».
Это значит: «Самоа есть рай».

Скользят вампиры, роняя тень,
Их тень чернее, чем тени пальм.
Бронею воли свой дух одень,
Закляты чары под тенью пальм.

Когда приплыл ты через моря,
Тебя охватит морская тишь,
Лелея душу, и говоря,
Что жизнь прекрасна, когда ты спишь.

И раз приплыл ты через моря,
На этот остров морских лагун,
Ты будешь таять, свечой горя,
Внимая пенью далеких струн.

Воспоминанье поет хорал,
Сомкнулись тени высоких пальм.
Ты привиденье, ты задремал,
Ты тень на тени взнесенных пальм.

Ветви зеленые брошены в воду,
К мирному ты прибываешь народу.
— Отдых дай кораблю. —

Хочешь объятий, ты хочешь лобзаний?
Женщины — вот. Притаились в тумане.
— Шепчут тебе «Люблю». —

Чаща зеленая. Смуглые жены.
С белым и белым. Забыты препоны.
— Все ж возвращаться час. —

В час возвращения, ссора минутки.
Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки
— Всех истребим мы вас! —

Пули спугнуть не могли смуглоликих.
Радость сражения в сердце у диких.
— Пляшут в руках пращи. —

Скрылись безумцы, что ждали добычи.
Вслед кораблю словно клекот был птичий: —
— Остров иной ищи! —

Тонга-Табу и Самоа — две жемчужины морей.
Тонга-Табу — круглый жемчуг в просветленьи изумруда,
А Самоа — жемчуг длинный в осияньи янтарей.
Но и Тонга и Самоа — только сказка, только чудо.
И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей,
То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа.
Так от острова на остров я стремлюсь среди морей,
И плавучею змеею по волне скользит каноа.

Последний оплот потонувшей страны,
Что в синих глубинах на дне.
Как крепость, излучины гор сплетены
В начальном узорчатом сне.

Утес за утесом — изваянный взрыв,
Застывший навек водомет,
Базальта и лавы взнесенный извив,
Века здесь утратили счет.

Гигантов была здесь когда-то игра,
Вулканы метали огонь.
Но витязь Небесный промолвил — «Пора»,
И белый означился конь.

Он медленно шел от ущербной Луны
По скатам лазурных высот,
И дрогнули башни великой страны,
Спускаясь в глубинности вод.

Сомкнулась над алой мечтой синева,
Лишь Фиджи осталось как весть,
Что сказка была здесь когда-то жива,
И в грезе по-прежнему есть.

И черные лица Фиджийцев немых,
И странный блестящий их взор —
О прошлом безгласно-тоскующий стих,
Легенда сомкнувшихся гор.

В Новой сказочной Гвинее
У мужчин глаза блестящи,
И у женщин, умудренных
Пеньем крови, жарок взор.
Быстры девушки, как змеи,
Помню рощи, помню чащи,
Тишь лагун отъединенных,
С милой срывный разговор.

О, восторг согласной сказки,
Зыбь зажженной Солнцем дали,
Мысль, которой нет предела,
Пирамиды диких гор.
Грудки нежной Папуаски
Под рукой моей дрожали,
Тело смуглое горело,
Подошла любовь в упор.

Мы давно молились счастью,
И бежав от глаз блестящих,
От очей бежав станицы,
Слили вольные сердца.
Так друг к другу жаркой страстью
Были кинуты мы в чащах,
Как летят друг к другу птицы,
Все изведать до конца.

Вот он, трепет настоящий,
Пенье крови, всем родное,
На высотах небосклона
Мысли Божьего лица.
Солнца глаз, огнем глядящий,
И в крылатой ласке двое,
Два парящих фаэтона,
Два горячие гонца.

Пальмы змеино мерцают в ночи,
Новая светит победно Луна,
Белые тянутся с неба лучи,
В сердце размерно поет тишина.

Тихо качаю златую мечту.
Нежность далекая, любишь меня?
Тонкие струны из света плету,
Сердце поет, все тобою звеня.

Я отдалился за крайность морей,
Смело доверился я кораблю.
Слышишь ли, счастье, душою своей,
Как я тебя бесконечно люблю!