Константин Бальмонт: Океания

Напевы рун звучать — но лишь для взора,
В узорах звезд, в которых высота
Сложила гимны огненного хора
Под верховенством Южного Креста.

Напевы рун дрожат — их слышит ухо
Во вскипах волн, в безмерности морей.
Дорогой глаз, или тропинкой слуха
В их смысл войди, — все смыслы в них светлей.

Отъединенный остров,
Цветущие деревья,
Лучисто-сонный остров,
Застывшее кочевье.

Здесь зори светят зорям,
Передвигая время,
Над этим синим морем —
Улыбчивое племя.

В одном недвижном чуде,
Забывши счет столетий,
Здесь счастливы все люди,
Здесь все они, как дети.

Но странная здесь чара:
Когда все спят, ночами,
Как будто клубы пара
Несутся над ветвями.

Как дьявольские клиры,
Скользят, спешат во мраке
Могучие вампиры —
Летучие собаки.

И носятся над садом,
Кружат над огородом,
Своим полночным взглядом
Приносят порчу всходам.

И кажется, что каждый
Здесь сон людской подслушан.
И в жаре лютой жажды
Неспелый плод закушен.

Но эти люди-дети
Собак ночных жалеют,
И ни за что на свете,
Убить их не посмеют.

И снова день для смеха,
И снова ночью темной
Грабителей потеха,
И пир теней заемный.

Морским свеченьем горит волна,
Направо волны, налево вал,
Довеял ветер обрывок сна,
В котором разум давно дремал.

Тот сон — безвестность путей иных,
То сновиденье — о берегах,
Еще не спетый дрожащий стих,
Тот клад заветный, что в пеленах.

Я уплываю, так суждено,
Мгновенья пали, их не вернуть,
Увижу ль берег, увижу ль дно, —
На Ориона я правлю путь.

Дальний Сириус дрожью объят, колыбелится, тянется свет
Это — сказ, это — звук, это — сон, перекатная зыбь перезвона
И как ровно горит перед ним, начертанье высоких побед
Троезвездный размеренный звон, ослепительный систр Ориона.

С каждой ночью все направо содвигался Орион,
Каждой ночью был к иному звездным пеньем дух взнесен,
И в нежданный час однажды, над разбегом корабля,
Рассветился знак желанный, чьим огнем жива Земля.
Он земным владеет кругом, четырем велит ветрам,
В первый миг он нас встречает, в смертный час он светит нам,
В разных ликах засвечаясь, был надеждой разных мест,
В Южном море он взнесенно воссиял как Южный Крест.

Я предавался чувствам в их игре,
Я знаю пятеричность увлеченья.
Заря в июне светится заре,
Река с рекою рада слить теченье.

Пять наших чувств есть путь предназначенья.
И древний лист, застывший в янтаре,
Есть тайный знак высокого ученья,
Как быть бессмертным в жизненной поре.

Всей ощупью своей он жил на древе,
Дышал, светил для близкого листа,
Впивал росу, и с ветром был в напеве.
Ниспал в смолу. Застыл как красота.
Другой нам вещий знак — от Духа к Деве:
Пять звезд блестящих Южного Креста.

Пять звезд блестящих Южного Креста
Горит над зыбью вторящего гула.
Семь звезд полярных, наших льдов мечта,
За краем Океана потонуло.

Проворный хищник, зоркая акула
Плывет, в ее утробе пустота.
Ладья Луны полнеба обогнула,
И метеоров брызжет суета.

Откуда Крест во взвихренной метели
Планет и лун и этих вышних льдин?
Пять алых капель в крайний час зардели, —
Когда в прозренья снов был распят Сын,
И, оснежась, они похолодели.
И Южный Крест на небе — властелин.

Уходит Солнце с Запада к Востоку,
Через двенадцать Солнечных Домов,
Верь зримому, хоть мнимому, намеку,
Верь золотой и высшей из Основ.

Двенадцать звездосолнечных чертогов,
Чрез Южный Крест, туда, где Скорпион,
Двенадцать озвездившихся порогов,
И Арго держит путь на Орион.

На Арго реет веером сиянье, —
И угольная дышит чернота,
Вознесшая высокий знак Страданья,
Как Змий под стягом Южного Креста.

Луна взошла за Океаном
И светом нежит нас медвяным.
Корабль дрожит над мглой валов,
Ковчег вечерний, улей снов.

По вскипам зыбкого агата
Скользит мерцающее злато,
И я лечу, мечтой ночной
Пчела-виденье, в Край родной.