Постоять хоть часок — может, Бог что простит —
Там, где агнец разнузданным миром забыт,
Где дитя
Над могилой
Стоит.
Помнит мир о сокровищах прошлых веков —
Ведь наследие предков бесценно,
А хрустальные чаши ребячьих голов
Изуверы
Дробят
О стены!
Крик последний звенит: «Мама, ты не гляди,
Это зрелище — не для женщин.
Мы ведь тоже солдаты на этом пути,
Только ростом немного поменьше».
И казалось, кричит размозженная плоть:
«Бог отцов наших, помним мы кровью:
Средь народов земли ты избрал нас, Господь,
Ты отметил нас трудной любовью,
Ты, Господь, из мильонов детей нас избрал.
Пред тобою погибли мы, Боже,
Нашу кровь ты в большие кувшины собрал —
Потому что ведь некому больше.
Запах крови вдыхая как запах вина,
Всю до капли собрав ее, Боже,
Ты с убийц наших, Господа, взыщешь сполна.
С большинства молчаливого — тоже…»
«Мама, уже можно плакать?»
Пер. Д. Маркиш
«…спросила девочка, выйдя из укрытия, после освобождения».
(Аба Ковнер)
Ты мечтала об этом не раз:
Можно плакать теперь, не таясь.
Ты не бойся: бессилен палач…
Плачь, дитя мое милое! Плачь!
Вот луна — как свет ее лил!
Дядя Иозеф [1] Дядя Иозеф — нарицательное имя, нацист, надзиратель в концентрационном лагере.
наш дом позабыл.
Знает мир, сожженный дотла,
Сколько мук ты перенесла.
Знала ты в те страшные дни,
Что и ночью-то плакать — ни-ни!
А разве вдомек палачам,
Что зубки болят по ночам!
Минул ужас, и страх прошел.
Написали большой протокол.
Нет теперь у нас старых проблем:
Разрешается плакать всем!
Лунной ночью, в кроватке своей,
Встань и плачь на глазах у людей, —
Плачь, дитя мое, в голос, навзрыд
Мир свободы поймет и простит.
Доброй власти рука — крепка!
Можно плакать наверняка.
И Премьер с крестом на груди
Не прикрикнет тебе: «Прекрати!»
Ты, дитя, от зари до зари
Добрый мир этот благодари,
Часовым у закрытых дверей
Ты «Спасибо!» скажи поскорей.
И тогда справедливый Закон
Вмиг отвесит тебе поклон.
Ну, еще б! Это ль видано:
Право плакать тебе дано…
Ночь темна — ни зги не видать.
На границах военная рать.
Ты границу пройди — и с тобой
Флот и армия вступят в бой.
Ты проснешься ночной порой,
Ты уйдешь в рубашонке худой,
Проскользнешь, как тень, по снегам.
Ночь не выдаст тебя врагам.
Узел джойнтовский [2] Джойнт — Еврейская американская организация помощи нуждающимся евреям во всем мире.
— скорбный гнет —
Как тростинку тебя согнет.
Хлеб скитании — тяжелее свинца, —
Он от «Унра» [3] УНРА — Отделение ООН, оказавшее помощь пострадавшим во второй мировой войне.
— родного отца.
Всем опасностям наперерез,
Ты пробьешься сквозь черный лес,
Твой побег из земли оков
Мы запомним во веки веков.
С утлой лодки, ночною порой,
Ты увидишь свой берег родной —
И навек рассеется мрак.
Ты пробьешься. Да будет так!
Дух скитальческий свой укрепи.
Распадутся звенья цепи!
Наши парни во мраке ночей
Ждут сигнала с лодки твоей.
Ни причала, ни мола тут…
На руках тебя перенесут!
В этом парне — вся твоя жизнь.
Ты прижмись к нему крепче, прижмись!
Злобной воле врагов вопреки,
Бьют здесь радости родники.
Здесь падет произвол вековой.
Этот берег пустынный — твой!
Розовеет рассветная кровь.
Рождена ты для жизни вновь!
Тверже камня в лишениях став,
В трудной жизни и смерть испытав,
На тебя будут парни глядеть —
На дитя, победившее смерть.
На земле обновленной мечты
Засмеешься впервые ты!
В руинах воюющего Сталинграда играют дети, а женщины сушат там белье.
(из заметки корреспондента).
Жизнь бурлит и в бою — до последней кровинки.
Не рожден еще в мире палач Бытия.
Жизнь восходит впотьмах огоньком керосинки,
На веревках трепещет крылами белья.
Гибнет город на Волге, как факел пылает.
Мальчик скачет по праху на палке верхом.
Мама мальчика в ужасе руки ломает!
«Непоседа! Кем станет он в мире таком?!»
Читать дальше