Расул Гамзатов - Очаг

— Куда же девалось сиянье лазури?..

— Оно потонуло в печали и хмури.
И может ли рог — хоть витой, хоть какой —
Препятствовать натиску злобы людской?!
Лазурь мою смыло слезою соленой...

Какой только я не была!..
И зеленой,
Как в Африке знойной могучий банан.
Лиловой была, как просторы полян,
Что в мае коврами фиалок одеты.
Была я кофейного, теплого цвета,
Оранжево-желтой была, как закат,
Была золотистою, как листопад,
И серой, как надпись на старом кинжале,—
Цвета перемены судьбы отражали.

И злобная зависть, вражда, клевета
Злорадно гасили живые цвета,
Чуть искорка счастья затеплится в недрах,
Как тут же потушит недремлющий недруг...

— Но разве все лучшие люди земли
Веселые краски сберечь не смогли?

— «Веселые краски»?! Да как уберечь их,
Когда все бело от костей человечьих,
Когда по дорогам шагает война
И кровью земля напилась допьяна?!

В те годы тела устилали равнины,
И души солдат, словно клин журавлиный,
По небу летели, как в песне твоей,—
Той песне, какую сложил ты поздней...
Весь мир пропитался и горем и злобой.
«Веселые краски»! Сберечь их попробуй!

И стала я тусклою, словно зола.
Казалось, надежда навек умерла,
Казалось, цвета я меняла напрасно...
— Скажи, а была ты когда-нибудь красной?

— Была я, как пламя пожара, ярка.
Но спрячешь ли пламя на дне сундука?..
Из мрака поднимется к небу светило.
Все красное мама твоя раздарила
Бойцам-партизанам, героям Хунзаха,
Чтоб красной звездою сверкала папаха,
Чтоб, в бой устремляясь, могли смельчаки
Украсить шинели свои и штыки.

В семнадцатом
Женские красные шали
Знаменами гордыми в небо взмывали.
Потом из остатков пробитых знамен
Тебе — пионеру — был галстук скроен.

Прекрасные ленты багряного цвета
Вились на пандуре 8 8 Пандур — струнный щипковый музыкальный инструмент. Махмуда-поэта 9 9 Махмуд (Махмуд Магомедов, ок. 1870—1919) — аварский поэт. .
Когда же навеки замолк наш певец,
Упавший пандур подхватил твой отец,
И ленты взметнулись по-прежнему ало
При звуках «Заря обновленная встала»...

Над миром весенняя встала заря,
И мир обновился пылая, горя.
Ты — отпрыск Гамзата, ты — сын его третий,
На землю явился на раннем рассвете,
И может быть, ты потому и поэт,
Что мама тебя завернула в рассвет.

— Все верно... Но гибли в горах сыновья.
Война раздирала родные края.
Аулы, враждуя, точили кинжалы...
Так что же ты черною снова не стала?

— Послушай! Боюсь я, что в дальних
скитаньях
Совсем позабыл ты о старых преданьях.
Ты вспомни былое, ты вспомни рассказ,
Который от мамы ты слышал не раз.

Говорят, в былые годы
Два могучих древних рода
Друг на друга шли войной —
Тесен им аул родной.

Каждый славным был джигитом,
Был джигитом знаменитым:
До висков — усы стрелой,
До колен — кинжал кривой.

Род пред родом громко хвастал:
— Мы заткнем за пояс вас-то! —
Первый род: — Мы всех сильней!
Род другой: — А мы — древней!

И случилось же такое,
Что в одну влюбились двое.
Два противника — в одну.
Два врага — в одном плену.

И, как водится в Хунзахе,
Оба, пышный мех папахи
Нахлобучив до бровей,
В бой торопятся скорей!

Видно посчитав от дури:
Если, мол, в овечьей шкуре
У джигита голова,—
Сам джигит сильнее льва.

Тот кричит: — Моя невеста! —
А другой: — Ты здесь не вейся,
Я давно ее жених! —
Прочь сбежать бы от двоих!

Тот платок срывает пестрый,
А соперник саблей острой
Полкосы у милой — хвать:
Не хочу, мол, уступать!

Бурку мигом разостлали.
Кровь бежит по синей стали.
Сабли блещут, бой кипит...
Пал один. Другой убит.

Все забыли о невесте.
Помнят лишь о кровной мести.
Стоны. Выстрелы. Резня —
На родню идет родня.

И в одном роду все жены
В черной ткани похоронной.
Кто изранен, кто убит.
Плачут девушки навзрыд.

А в другом роду — иное:
Не вздыхая и не ноя,
Порешили жены там
Слез не лить — назло врагам!

— Не наденем черной ткани!
Ни стенаний, ни рыданий
Не услышит враг у нас!
Вместо плача — только пляс!