Борис Прахов: Не втиснуть жизнь в четыре строчки…

Ввечеру в старый двор наш случайно забрёл первый снег.
Он устал и хотел отдохнуть, путь проделав неблизкий.
Я окно распахнул и его пригласил на ночлег.
Он прилёг, но к утру, не прощаясь, ушёл по-английски…

Вновь снег с дождём и ветер злой и колкий
Под ложечкой рождают неуют.
И добивают Осени осколки,
Хоть говорят – «Лежачего не бьют!»…

А серая промозглость душит город,
Дворы пусты без детской суеты.
Мой зонт – насквозь. Я поднимаю ворот,
Ссутуливая плечи, как и ты…

Но, всё же, сердцем согревая нежность
И спрятанный в карман плаща цветок,
Спешу к тебе, родная НЕИЗБЕЖНОСТЬ,
Чтоб ощутить любви твоей глоток!

Я повестью придуманной живу.
Предательством надуманным обижен.
И ничего вокруг себя не вижу,
Того, что происходит наяву.

Я стал не весел, замкнут, нелюдим.
И праздники справляю в одиночку.
Ленивая рука выводит строчку,
В которой только ржавчина и сплин.

Я в этом мире страшно одинок.
Со льдом моим слезе твоей не сладить.
Исчез твой лик в душе моей окладе.
Увы, твоей любви я не сберёг.

Но память всё скребётся по стеклу
Моей души своей железной лапой.
Не знаю, что мне делать с ней, проклятой,
Ведь не прижать виском её к стволу…

А водка со щеки спадает вниз
И размывает, растворяет строчки…
Ещё не всё! Я не дошёл до точки!
В моём столе заждался чистый лист!

Я догораю, как свеча.
Уже совсем чуть-чуть осталось.
Остались старость и усталость,
Уже ладонь не горяча.

И всё ровнее сердца стук,
В котором холод безразличья.
Мою весёлость стая птичья
С собою унесла на юг.

Душа остыла без тепла,
Но с плотью всё не расстаётся,
Сосуществуя, как придётся,
Как инородные тела.

И жизни свой отмерив путь,
Сточились каблуки ботинок…
В часах – лишь несколько песчинок,
И их нельзя перевернуть.

Их не дано перевернуть!

Рядами книг дома-высотки.
В них этажи, как будто строчки.
Слова расплывчаты, не чётки.
Лишь букв светящиеся точки.

Их не прочесть дворняге бурой,
Но букву «А» я точно знаю.
Её чертила Баба Нюра
Для карапузов у сарая.

Её просить помочь – не надо,
Ей не досуг сидеть без дела.
Она всегда была мне рада
И воробьёв всегда жалела.

Мне миску супа наливала,
И для пичуг хватало крошек.
Хоть не всегда самой хватало,
Добрее не было ладошек.

В её окно гляжу понуро,
Там булка с запахом ванили…
Во двор не выйдет Баба Нюра —
Её вчера похоронили.

Сегодня снег. И небо хмуро.
Да, пусть земля ей будет пухом!
Я буду помнить Бабу Нюру,
Её руки тепло за ухом…

Лишь пустота в замёрзшей плошке,
Да воробьиные комочки,
И темнота в её окошке
Под буквой «А» на нижней строчке…

В дом заходит без имени-отчества
ОДИНОЧЕСТВО.
Приговором цыганки пророчества
ОДИНОЧЕСТВО.

Отпусти меня, Ваше Высочество
ОДИНОЧЕСТВО!
Стань всего лишь горчинкою творчества,
ОДИНОЧЕСТВО…

В парке осень дрожит, и аллея в асфальтовых трещинах,
И над старым прудом облака безразлично висят.
Догорает листва. На скамье одинокая женщина
В лёгком шарфике клетчатом. Ей, наверное, за пятьдесят.

Не случилось по жизни ей встретить свою «половиночку».
Одиночества круг. Ни друзей, ни подруг, ни родни.
И стежок за стежком, как по серой канве серой ниточкой
Без души вышиваются одинаково-серые дни.

Смотрит в небо она и отчаянно молит о помощи,
Чтобы встретить того, для кого так себя берегла.
Ангел Смерти услышал, присвистнул: «Какое сокровище!»
И, спустившись с небес, рядом с нею сложил он крыла.

– Как мне встретить его, дорогого, родного, хорошего,
Чтоб одними глазами друг друга могли понимать?
– Я тебе помогу. Но услуга та стоит не дёшево.
Цену знаешь сама. Мне не надо её объяснять.

И условие есть для тебя и судьбы твоей встреченной:
Если кто-то из вас отведёт от любимого взгляд
Или просто солжёт, не останется ложь незамеченной —
Ваши жизни возьму, и не будет дороги назад!