Олег Бушуев - Преображения Павла Волгина. роман в стихах

В такие дни рождались люди,
Кого народ в вожди избрал.
Сказала акушерка: будет
Младенец, верно, генерал.
Погода всех перепугала.
Стремясь всю землю потопить,
Над хлябью молния сверкала…
Ну, будет вождь, тому и быть.

Лет в пять прочёл он «Буратино»,
Где иллюстрация одна
Привычной бедности картину
Ему напомнила. Она
Показывала бедных хижин
Худые крыши, если ближе
Посмотришь, бедных мужиков,
И всё страною дураков

В той книжке называлось это.
На корабле трофейном, летом
В село однажды по реке
С любимой книжкою в руке,
Он ехал с матерью, глазея.
По берегам была Рассея,
Вдруг он воскликнул: «Вот она!
Смотри, та самая страна!»

Те самые худые крыши
Гнилых, от пыли серых хат…
Вдруг слышит окрик: «Тише! Тише!»
Не зная, в чём он виноват,
Какую он озвучил ересь?
Шептал он, взглядом в берег вперясь,
Что звалось: вражеский поклёп,
За что тюрьма иль пуля в лоб.

Совсем взрослеть не торопясь,
Он рос, почитывая книжки.
Когда соседские мальчишки
Вступали в половую связь,
Пытаясь сексом утвердиться,
Он стал в библиотеках рыться.
Хотел узнать из книжек он,
Вселенной правящий закон.

Понять, как движутся фотоны,
Как плотен вакуум и что
Такое странность пи – мезона,
Где антимир, и создал кто
Вселенную из дробных кварков.
И почему в кино нам жалко
Людей, обиженных судьбой,
А так нам не до них с тобой.

В чём жизни смысл – в познанье мира
Иль в исправлении его?
В чём способы, чтоб видеть шире,
И как из хаоса всего
Одно собрать изображенье?
В чём скрыт секрет преображенья,
В чём связь крещения с водой,
И как нисходит дух святой?

В душе он тоже был поэт,
И романтизм не чужд был Павлу.
Но хоть порой стихи писал он,
Свой дар болезнью юных лет
Считать, как многие, был склонен,
Был без застенчивости скромен,
И то стихами мог считать,
Что вновь и вновь хотел читать.

В своих стихах он не подругу,
Красу вселенной воспевал.
Границу жизненного круга
Границей он не признавал.
И место человека в мире,
И солнца и планет в эфире
Понятно было для него.
Он не от мира был сего.

Проблемами вселенной занят,
Он жизнь вокруг не замечал.
Не озлоблялся, не ворчал,
Надеясь, что жизнь лучше станет.
Стремясь быстрее в угол свой
Вернуться к книгам, сам с собой
Нередко в спор вступал научный,
И жизнью жил совсем не скучной.

Он лишь поэзию читал,
В свободу, словно в Бога, веря.
Соцреализм, же, он химерой,
В отличье от неё, считал.
Другой реальности доверясь,
Он знал, что здравый смысл —
тут ересь, И мысль свободную ценил,
Что в этих книжках находил.

На взлёт мог Павел отличать
Хороший стих от словоблудья,
Так разбирался он и в людях,
Хоть на себе носил печать
Беспечности. Жил днём единым
И был немного нелюдимым,
И искушений избегал,
Что мир подлунный предлагал.

Так с Бродским был герой мой схожий,
Любил читать стихи его.
Что, может быть, важней всего,
И в чём ещё они похожи,
Они поэзию любили
И в ней начитанными были,
До Бродского и мне сто лет,
Второго же такого нет.

Но грань безумья и рассудка,
Где и родится волшебство,
Дана немногим, словно в шутку,
И может так лишь меньшинство
Нежданный образ вызвать словом,
Хоть правила игры готовы
Не все принять. Но тот и тот
Их принимали без хлопот.

Был Павел нетерпим к порокам,
Не мог их в доблесть превращать,
Он подлость не умел прощать,
И тем он был к друзьям жестоким,
И принципы он старомодно,
Что было очень неудобно,
Терпимости предпочитал,
За что порой он и страдал.

Такие люди раньше были.
Они одну всерьёз любили
Пришелицу из сладких грёз.
И принимали всё всерьёз.
Ей верность в мыслях соблюдали
И ревновали и страдали.
Сказать им стоило трудов —
Жизнь кончилась или любовь,

Когда с любимой расставались,
Как счастье вспоминая дни,
Когда утехам предавались,
По гроб в подругу влюблены.
И вдруг проснувшись, понимали,
Что разлучившись, потеряли,
Любви не ведая иной,
И часть себя, и рай земной.

И он познал влюблённость тоже.
Томленье, поцелуев мёд,
Хоть на любовь она похожа,
Но кто же сразу разберёт?
В слезах, с потоком сожалений,
Остыл к объекту вожделений.
С подругою скучать он стал.
И час прощания настал.