Олег Бушуев - Преображения Павла Волгина. роман в стихах

И насладившись красотою,
Обласканный десятком рук,
Он оставался на ночь с тою,
Что знала тонкости наук,
Известных пленницам гаремов,
Забыв про царство и про время.
И в тайных игрищах ночных
Была та дева лучше них.

Когда же сладкие забавы
Давали грешные плоды,
В отставку без излишней славы
С наградою за их «труды»
Дев отставляли, заменяя
Другими, вряд ли вспоминая,
Что там, в краю лесных осин
У них дочурка или сын.

Те, подрастая, шли в ученье,
На службу к батюшке царю,
Приобретая там значенье,
Я о деньгах не говорю,
За службу получив дворянство,
Они не знали в мыслях чванства:
Что я, мол, родственник царям,
И не чета плебеям – вам.

Наш Павел чопорность дворянства
С уроков бабки не терпел,
Не отличался постоянством,
Свой шанс увидеть он умел,
Имея от природы сметку.
Он брал, что надо , на заметку,
Хоть и ошибки совершал,
Но, всё же, много обещал.

Родился он на юге жарком,
Где солнце, ветер и волна
Характер формируют яркий,
И не заслуга, не вина
Его в том, что горяч и ветрен,
Как будто степь хмельная летом,
И вспыльчив так мятежный нрав,
Как сухостой осенних трав.

Прекрасно Нижнее Поволжье.
И Волга Богом в дар дана,
Достойна од любых она.
И степь под знойным солнцем тоже.
Вон там – ильмень -большая лужа,
Там -коршун над буграми кружит.
Тут -на ковыль и облака
Верблюд взирает свысока.

Верблюд тот перевозит грузы.
Запас воды в его горбах.
Полна скрипучая арба
Душистых дынь, больших арбузов.
И так же он высокомерен
И в превосходстве так уверен,
Как очень часто те из нас,
Кого прибило в «средний класс»,

Коттеджем с кортом иль другой,
Кто обзавёлся раньше прочих
Подчас полезною не очень,
Зато игрушкой дорогой.
Ей как ребёнок он гордится,
Для взрослых это не годится.
А он – как тот верблюд с горбом,
Становится арбы рабом.

Не жалко мне того верблюда,
Все тащим мы свои арбы,
А всех счастливей в мире – люди,
Свободные от пут судьбы.
Да, совершенствованье духа —
Не всем доступная наука,
Блажен тот, кто её постиг
Из опыта, а не из книг.

Носило мистики печать
Героя нашего рожденье.
Здесь о его происхожденье
Я мог бы просто умолчать.
Хотя и интересно. Впрочем,
Оно, быть может, и не очень
С той мистикой имеет связь.
Нет, всё ж, поведаю для вас.

Жил первый прадед «при царе»
При штабе армии в Варшаве
Был генерал, служил державе.
Второй – в оркестре при дворе
Был музыкантом круглолицым.
Лишь в сорок лет сумел жениться.
Был балагур и острослов.
А позже волжских промыслов

Приказчик был весьма проворный.
Под Люблином ещё один
Имел свой хутор и подворье.
Зажиточный был господин.
Известен был в своём уезде,
Но генерал к нему не ездил,
Не упивался с ним вином

За польским приданым столом.
Не важно, кто четвёртый был,
Какого званья и дохода,
Октябрь семнадцатого года
Сословья как бы отменил.
Тех обесславил, опозорил,
А тех изгнал и разорил,
Врагами сделал и рассорил,
Но всех их в Павле примирил.

А в девятнадцатом, в котором
Страну власть Хама заняла,
Оставили живым дела
Все четверо, хлебнувши горя,
И умерли. Тот от удара,
Тот от тифозного угара,
И каждый от чего-нибудь,
Как век их, кончили свой путь.

В походах и боях своих
И деды были в разных станах,
Но это было б, право, странно,
Когда бы не любил он их.
Слова: вахлак, золоторотец,
Буржуй, кулак и враг народа…
Все он профессией считал
И равно всех их почитал.

Погоны спрятав и кресты,
Дед первый умер в Туркестане,
Альбомы старые листая,
Наш Павел власти не простил,
Что фото деда в них не видел.
Он ни за что б его не выдал.
Второй, кого он знал живым,
На Соловках был звеньевым

Из заключённых. Рыбной ловлей
И зэков, и НКВД
Кормил как спец по доброй воле.
Ловил он рыбу в той воде,
Где баржами врагов топили.
Штырём сквозь лёд он пробивал
Те черепа, что в зиму всплыли,
Так срок свой первый отбывал.

Моряна дула, шли дожди
В тот день, когда родился Павел,
А дед в то время в море плавал.
Теперь он Каспий бороздил
На сейнере под хмурым небом.
Задержанный на проходной
За взятую буханку хлеба,
Там новый срок мотал он свой.