Леонид Оливсон: Жизнерадостные люди

Любовник первый не был весьма оригинален,
Сначала юбиляра восхвалял, братву свою пленяя,
Затем посетовал, что мир, мол, материален,
Но если б не было искусства, земля б была пустыня.

И завершил свой длинный монолог, глядя в окно,
Грозя туда кому-то своим мощным кулаком:
«Потомству нашему лишь оценить его дано,
А не людям, живущим алчно, с золотым тельцом!».

И смолк торжественно он с этими словами.
Актеры-други рявкнули «Ура!».
Альбом ему он преподнес, да с литерами,
Друзья все ринулись поздравить юбиляра.

Наш трагик обнял крепко всех, его почтивших,
И быстро опустившись в кресло,
стал рассматривать альбом,
Но не увидел лиц он, вместе с ним служивших,
Ведь фото делал человек, владевший плохо ремеслом.

А под мясное блюдо дерзал другой простак-актер,
Он соизволил даже прочитать ему мораль,
Сказав, что юбиляр имеет сволочной характер
И потому ему его, хлюста, безумно жаль.

Затем поднялся, плача, со словами сам Тигров,
Свой носовой платок в руках терзая, как вражину,
Свою известность лихо возвещая всей дружине
И потрясая пачкою гостиничных счетов.

И тут он не преминул высказаться об интригах гнусных,
В которых жертвою невинной падал часто.
Вошедший театра антрепренер, учуяв запах вкусный,
Прервал его угрозы быстро, сладострастно.

Поздравив юбиляра со счастливым днем
И сам шутя заметив, что знал его давно
Он опустился тут же выпить за столом,
Хоть не платил за угощение и вино.

Тигров утер слезу – продолжил выступленье,
По разрешению актеров приглашенных,
И тут он начал свой обстрел и наступленье,
На палачей искусства, им провозглашенных.

Тут антрепренер с ним совсем не согласился,
Сказав, что он сейчас нам выдал нагло колкость.
И тонко ощущая за сие неловкость,
И, не поев гуся с капустой, удалился.

Но на пути своем успел съязвить большой офит,
Что кресло это юбиляру нужно возвратить,
А то ведь завтра на спектакле «Гамлетова страсть»
На чем же император Клавдий будет восседать?

И юбиляр тут завопил, как гамадрил,
Так трагик наш от горя сойкой слезы лил:
«Вы почему не поддержали от нахала?»
Десерт закончился и гости разбредались.

Вино закончилось, и – что ж – взялись за водку,
Затем пошли в ход шутки анекдоты,
Поток воспоминаний, прежних лет находки,
И разное былое за годы работы.

В часу десятом расплатились за обед,
Но близкие тут проявили мягкотелость,
В другое место был направлен пьяный след,
Да тут еще это веселье не приелось.

И юбиляр решил еще шампанским от обид
Всех угостить, но вот в карманах было пусто.
Любовник первый тут же предложил бегом сходить
Продать горе-альбом и сделать это шустро.

Ведь, если эти кривые дрожжевые рожи
Сейчас мы вынем аккуратно из альбома,
Мы продадим его, продлив наши желанья,
А с ними – для эпиграмм хранить его негоже
Нигде, тем более, у юбиляра в доме,
Ведь и смотреть на них порой – одно страданье.

Доколе будет эта эстафета на Святой Руси,
Привычка пьянства будет други-братцы?
А вот попробуй-ка запрет провозгласи,
Они ведь и полезут дружно драться.

С экранизации Чеховской «Дуэли»,
Где образы героев воплощали,
Вы помните – Высоцкий с Далем,
Мы ищем записи и силуэты
Их дружбы след – из их исповедален,
Но видим записи лишь третьих лиц,
Которые со всех страниц
Нам говорят о схожести их судеб,
О кратких встречах их, по сути,
О внутренней, глубокой связи
И внешней той неявной бязи,
Что длилась долгими годами
С им лишь присущими страстями.
То был совместный их дебют
(И Чехову мы отдаем салют) —
Двух ярких гениев искусства,
Какие там пылали чувства
Антогонистов по натуре
И разница манер, культуры…
Не он ли, Чехов, предсказал
В одном из образов – вандал
Когда-то может вновь явиться
(Как было множество веков —
Нашествий с разных бережков).
Теперь эта война нам снится,
Его Высоцкий там сыграл
Харизматично и достойно,
В присущей лишь ему обойме
Даль тоже слабины не дал,
Хотя по роли он вассал.
Гонимы временем своим,
Они по устремлениям близки.
Игра была в их жизни протеин.
Склонимся же к их обелискам!