Сергей Черсков - Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том первый. Поэзия и песня

Вот и вымыт небосвод тихим ливнем звездопада,
Вот и яблоко и мед развенчали под орех.
А что скисло молоко – так и надо, так и надо,
Но зато – хватило творога на всех.

Вот и сказочке конец, и у шулера рукав пуст.
Остывает до поры обесцветившийся сад.
Что же горе горевать, если жизнь – такой же август,
Где цветенье, урожай и листопад?..

В то огневое лето боги
Забыли землю, и она,
Теряя разум в этом смоге,
Страдала больше от изжоги,
Хирела, сохла, и в итоге
Была почти обречена.
А облака, всегда докучны,
Нечасто баловали свод
И были немощны и штучны,
А не решительны и тучны,
И все твердили ненаучно:
«Такой уж год, такой уж год…»

И вот одно из этих редких
Небесных зданий за рекой
То растревожит громом ветки,
То подметет листву в беседке,
То постучит в окно к соседке
Корявой яблочной рукой.

Который час без толку длится
Сухая, нервная гроза,
И туча скалится и злится,
А ей излиться бы, излиться,
Чтоб с неба падала водица,
И пили колос и лоза.

Но за рекою стало тише,
Гроза уходит на восток,
Недвижный лес почти не дышит,
Слегка потрескивают крыши,
И только радугу колышет
Сухое марево дорог…

Пахнет морем апрель, пахнет сыростью, негой и тленом,
Пахнет медом, ванилью, кофейней и жженой листвой,
Ты мне пишешь стихи, ты рисуешь их бритвой по венам,
Ты сверяешь их с ветром балтийским и талой водой.

Лишь вчера ты мне был по поэзии названным братом,
А сегодня Мария Селеста дрейфует в морях.
Это влажное небо в ладонях во всем виновато:
В том, что бегство мое – сорок восемь морей до тебя.

Я мечтаю о Питере так, как о хлебе в блокаду,
Как о мире во время бомбежек под траур сирен.
Только ты не люби меня, слышишь, Вергилий, не надо –
Не бессмертны стихи, ну а тело – тем более тлен.

Пред тобой нагая стою –
Это ли не Спас на Крови? –
Я с тобой во сне говорю
Сотнями стихов о любви.

Душу оголив добела,
Белою тоской кану в ночь.
Ночью я любовь родила
В муках как внебрачную дочь.

Нищую меня прогонял,
Проклинал, публично смеясь.
Многими меня заменял,
Разменяв безумье на страсть.

Только ангел в трубы трубит,
Только небо стало светлей,
Светлячок в тебе не убит,
Светлячок во мне все сильней.

Снова нам вести менуэт,
Снова опьянен ты не мной.
Сотни лет пройдут, сотни лет
Тропами любови земной.

Грузовик проедет – и не видно солнца.
Марево укроет полдень в тополях.
И пылит дорога вдаль до горизонта.
И цветет гречихой курская земля.

В песенной сторонке синеглазых много.
Расплескалась в душах поднебесья синь.
Лето. Полдень. Детство. Дальняя дорога.
Колдовские травы. Лебеда-полынь.

В Солнцевском районе вправду много солнца.
За селом Орлянка нежная заря.
Вспыхнет ненадолго низкое оконце.
Ночью за рекою огоньки горят.

Есть одна деревня. Есть село такое…
Может, и сегодня помнят там меня?
Только справлюсь с жизнью, разберусь с судьбою –
Все хочу вернуться. Много лет подряд.

Завари мне, мама, колдовские травы.
Там, где у дороги дом родной стоял,
Лебедой-полынью, горькою отравой,
Поросла бурьяном рана пустыря.

Нищая церквушка. Старая ограда.
Заросли сирени пеною кипят.
Позабыты-брошены две могилки рядом.
Где-то в поднебесье высоко летят.

Схоронили бабушку. Старика забрали.
Все хотел вернуться, да не довелось.
Горевал он молча, тихий и печальный.
…А вернуться только мертвому пришлось.

Ивами расплачется сторона заветная.
Всполыхнет зарницами да прольется в синь.
Две могилки. Родина. Песенка не спетая.
…Вот она какая, лебеда-полынь.