Ненадолго. На зИму – и только
Заглянула к тебе с пирогом.
Выпьем чай, где лимонная долька
Улыбается солнечным днем!
Поболтаем коротенькой встречей,
Меж глотков о своем помолчав, —
Пока вьюга холодной картечью
Защищает дебош своих прав.
Ненадолго. До крошек десерта
И пожухлой улыбки на дне.
За порогом – весна как лето!
Мне пора. Отогреться в весне!
Ненадолго! Вот кончится лето,
Отцветет и осенний букет, —
И приду поболтать о секретном.
Ненадолго. Зима – и десерт.
Нам ведь долго нельзя. Вдохновенье
Не приходит с визитом на жизнь!
Убегаю! А стихотворенье
Можешь выслать в West End или Ritz.
Время не оспа – прививку не сделать.
Встретились.
Здравствуй.
Укол.
Сколько прошло? Пять или девять?
Двадцать! Сказал.
Вспорол.
Да. Ну конечно. Забыть успела.
Плетью бы высечь счет!
Встречам учусь, как осанке для тела,
Если всё ниже гнет.
И расставаньям учиться бы надо —
Словно прыжок вперед.
Вскрыла. Зашила.
Обиделась.
Рада.
Здравствуй, еще один год!
Время не оспа. Прививку не сделать.
Переболеть – до Сна.
Сколько прошло? – Помолодела!
В время свое влюблена!
Что я для тебя, тем и ты будешь для меня.
Генрих Манн
А я просто – зашла и вышла.
Мне твой дом – сто ночей без лун.
Разломали кобылы дышло,
Когда мимо бежал табун.
Ну а я чем кобылы хуже?
Может, фризская даже – в рост!
Ты считаешь, что – если с мужем,
То за счастье копыта и хвост?
Лишь бы был? Ишаком, ослом ли?
Да еще бы к ослице сбегАл?
(Будто вырос росток и сломлен,
Хотя дождь его месяц спасал!)
Не хотим мы расти – на гОре,
На потеху чужой души!
Чтобы жить потом в женском фольклоре —
И точить для мужей ножи?
Нет, не той мы породы-масти,
Чтобы дышло держало нас,
Может, бить ты кобыл и мастер,
Но сломать – ни умён, ни рукаст!
Я взяла немного дождя
И щепотку луча последнего.
Получилась любовь – но та,
Что не терпит чужого, третьего.
Я несла это чудо нежное
В твои руки мужские, грубые
Со своею наивной надеждою,
Что теперь я навеки лЮбая.
Посмотрел ты на чудо мокрое,
Посмотрел ты на чудо ясное —
И оставил ненужным, но около,
Потому что та – третья – согласная.
«Нам теперь по разные стороны…»
Нам теперь по разные стороны
Вдоль по выкошенной траве.
Были голуби – стали вороны
На распахнутой синеве.
Вам теперь коротать ваши ноченьки.
Вам, быть может, рожать сыновей.
А я просто осталась у Боженьки
Вопрошать, чем же я не милей.
С протухшим желаньем и похоть постится —
и рада…
когда без любви пресыщенье мозги заменяет —
и больше уже ничего от любимых изгибов
не надо,
и только собака под черным окном
ночью лает…
чужого унюхав в душе у хозяина
нервном…
и гонит чужих со двора, кто в постели
холодной
распнет чью-то жизнь
с чьим-то
мужем/
женою
неверной,
и станет та жизнь
словно смерть
нелюбимо-
свободной!..
Чужие глаза…
и чужое белье…
где-то в доллар…
дешевая ночь, где изменами ценится страсть…
и чья-то душа, выползая нагой
в коридоры,
ползет…
чтоб с ее высоты
не смотреть…
не упасть…
Не знать бы и лучше, как берег колючей осокой
оскалится по середине игры
«ты – мне муж, я – жена»…
И берег не пустит тонущего скорбью высокой,
супружеским ЛОЖем устлав
колыбельный сон
дна…
«Сорвавшись с высоты, живая птица…»
Сорвавшись с высоты, живая птица,
Еще живая, падала с небес.
Мне тоже суждено с тобой разбиться,
А впрочем, суждено и даже без.
Ты был мне друг. Сначала. До обманов,
Которыми взбивается постель,
Когда в нее укладываешь раны,
Но раны сердца, а не голых тел.
Ты говоришь, что любишь, – в полумраке,
Разрезанном горящею свечой.
А мне твоя квартира – как в бараке
Лежать с душой униженной, босой.
«Вновь залечивать чьи-то болячки…»
Вновь залечивать чьи-то болячки
То молитвою, то голышом —
Как возить в развалившейся тачке
Всякий хлам и металлолом.
Читать дальше