Я сапоги держала наготове,
Когда бы смелость выгнала гулять.
Я снег ждала, но раньше. Я в Ростове
В снежки любила с сыном поиграть!
Он, маленький, смеялся от падений,
Когда сбивал очередной сугроб.
Но поднимался, целился мгновеньем
И, хохотавший, попадал мне в лоб!
Мы выросли. Он играми и ростом.
Я сединой и складкою у рта.
И сапоги пылились. Ждали просто,
Когда же вспять затикают года…
Я их водила на прогулку к хлебу,
Я их водила молоко купить.
А им назад, в Ростов, хотелось, где бы
Сын маленький умел развеселить!
Как будто стянутые с меня ноги
Стояли у порога сапоги.
Не любит сын чужого Таганрога —
И стали с снегопадом мы враги…
Семиструнная неделя
Отзвенела. Вот и ночь…
На часах уж понедельник,
В чашке сладкий кипяточек.
Палец, нежно обожжённый,
Мочку уха ущипнет,
А душа перекрещённая
Снова ждет тебя и ждет.
Утром снова мир завертится,
Каждый сам себе актер,
Мы пройдем по той же лестнице,
Чтобы выйти в тот же двор.
Те же лица понедельника,
И заученный маршрут…
К той же остановке серенькой
Ноги сами побегут.
Семиструнная неделя…
То романс, то рок-н-ролл…
А пока ты спишь, наверное,
Насмотревшись свой футбол.
Вон еще одно окошко
Приглашает к себе сны.
Только я и моя кошка
Пьем волшебный свет луны.
Чай остыл. Да и до чаю ль?!
Захмелела ТИШИНОЙ…
Только по тебе скучаю
Все равно, любимый мой…
«Вечер выкрасил в белое дворик…»
Вечер выкрасил в белое дворик,
Попросил не садиться на лавки.
Снег по-прежнему краскам тем вторил
И летел, новогодний и сладкий.
Но желанье еще не успела
Загадать под стихию покоя.
А потом вдруг забыла и села
Я на лавку, подмяв под собою.
Я надеюсь, январь не серчает,
Что себя привнесла в ту картину.
Если б только снежинки те знали,
Как скучаю я нынче по сыну!
Вот и села невольно от муки,
Поломав новогоднюю сказку.
Взрослый сын! Расскажи мне о внуке,
Когда время придет для коляски.
Я хотела бы всё расстоянье,
Что легло как Малевич с изнанки,
Разорвать новогодним свиданьем
И, как в детстве, с тобою на санки!
Трава прильнула к колыбели.
Ладони ветра словно мать.
И только молодые ели
Не вправе осень замечать.
Еще кипит сквозь лето небо.
Еще по-разному с утра:
То дверь распахнутою требую,
То шаль цыганского костра!
Иначе голосят листвою
Деревья, седины страшась.
Но время стрелкой золотою
Уже зажгло свое сейчас.
И рдеет молодость, и плачет.
Багрянец сыплется с лица,
А листья, спрятавшись в калачик,
Сны детства стелют у крыльца.
Из года в год те сны желанней,
И после пламенных страстей
Так хорошо в своем романе
Стать чуть свободней,
чуть мудрей!..
«Когда по жестам ветки мокрой…»
Когда по жестам ветки мокрой
Я сочиню свои стихи,
Мой развевающийся локон
Падет желанием в грехи.
Ты заплетешь его под рифму
В свой грубо властвующий стих.
Моя любовь, как труд Сизифа,
Вновь надорвется. А мужик,
Раскрыв с улыбкой зонт свой черный,
Уйдет как тень в вечерний дождь.
И только память обреченно
Цеплялась зря за макинтош.
«Я хотела же стать иконой…»
Я хотела же стать иконой,
На которую б ты молился.
Только древнею, а не новою,
Где потресканы лица.
В твои руки бы реставратора
Я упала с веками бережно.
А я вся бы – как лунные кратеры,
Вся старинная – да денежная.
А потом за дождями – вьюга,
Ты молитвы свои читаешь.
Я, лишившись волшебного круга,
Вниз шагнула бы – ты узнаешь.
И без нимба любимою стану,
А февраль в белоснежном фраке
Залатает иконе рану,
Станет снег от святости сладкий.
Читать дальше