1992 г.
Она слегка навеселе,
Она немного грязновата,
Она ночует на земле,
Как дикий пращур наш когда-то.
Она впервые в феврале
Тревожит отдаленным гулом
И замирает на челе
Тепла грядущего посулом.
В ней то язычества разгул,
То православья литургия
И оставляют на снегу
Следы ступни ее нагие.
И если чуточку грустна
Душа от пепельного утра —
Я зная: в мир грядет весна,
Хмельна, чумаза, синекудра.
1992 г.
Была весна… а мне приснилась осень
Во всей красе печали первозванной…
Была весна, промозглая, больная,
А я бродил по сумрачным тоннелям
Аллей, позолоченных сентябрем,
И тихо плакал, словно сознавал,
Что этот путь не воплотиться в жизни,
Что эти арки, этот протосвет
(Не солнечный, не яркий, самосущий,
Который освещает мир во сне),
И эти счастье льющие деревья
Прибудут здесь (до срока? Навсегда ль?)
А я уйду…
1992 г.
Белеет мутное чело
На фоне плоскости свинцовой.
На запотевшее стекло
Легло коротенькое слово.
Его обратный негатив
Читаю как из-зазеркалья,
Привычный смысл не ухватив,
А уловив лишь очертанья.
Ужель и наш знакомый мир,
Коснувшись зрительной ретины
Мое сознанье изумил
Земной изнанкою картины
1992 г.
Днями пустыми исколот.
Ночи – что четки на нитке.
Все не поднимется полог,
Как не меняю напитки.
Ходики гвозди вбивают:
Как-то живу, чем-то занят.
Книги у полки листаю,
Дали по-прежнему манят.
Что-то пишу, как ни странно,
Краски мешаю подолгу,
Даже в иное пространство
Вроде бы знаю дорогу.
Только и там как-то тускло:
Небо-обманка, тоннели…
Словно в давнишнее русло
Льюсь без задачи и цели.
Есть и прекрасные строки —
Больше их стало с годами:
Что нам Бальмонты и Блоки —
Мы и получше видали!
Но не открылось сознанье
Миру предвечного света…
Что-то мне надо? – Молчанье…
Что-то не так? Нет ответа.
1992 г.
Вот и август, кому-то подаренный,
У кого-то забравший июль,
И домишко, уютный и старенький,
Даровавший недолгий приют.
Время медленно движется к осени,
Но, как в детстве, душа не болит,
Ей милее короткие просини
И промозглые ливни навзрыд.
Мы с тобой посидим на прощание,
Созерцая бревенчатый свод,
И, возможно, дадим обещание,
Что вернемся сюда через год.
И уедем в столицу обманывать,
Будто райский нашли уголок,
Будет память лукаво заманивать,
Тихой грусти раздув уголек,
Словно звезды здесь были волшебными,
И нездешне светила луна,
И леса с деревами замшелыми
Приплывали из давнего сна,
Словно были мы прежними, юными,
В светлой ауре первой любви…
Ты признание вычертишь рунами,
Я привычно вздохну Се ля ви.
1995г.
В мой странный мир явилась осень,
Шурша плащом из бурой прели.
Мои часы пробили «восемь»,
Мы молча пили и хмелели.
Как много ей хотел сказать я!
Но все забыл – слова, упреки,
Лишь слушал тихий шелест платья
Из желтых листьев и осоки.
Хотел припомнить все былое
И пасть пред нею на колени,
Сказать, что я ее не стою…
Но лишь следил за пляской тени.
На стенах оплывали свечи,
Сгущался сумрак в гулком зале…
Я так мечтал об этой встрече,
Но нас безмолвием связали.
Хотел читать стихи, поэмы,
Что были в прошлом ей напеты…
Но наши души были немы,
Как легкий дым от сигареты.
Когда же гостья удалилась
В глухую ночь навстречу тайне,
И дробный дождь, как чья-то милость
Нарушил долгое молчанье
В мой странный мир вернулись звуки,
А вместе с ними – мысль о ссоре,
Где лишь деревья, словно руки
Сплетались в тягостном укоре.
1995 г.
Какая ранняя весна!
Какое пепельное царство!
В томленье прерванного сна,
В целебной горечи лекарства
С ней что-то общее. Февраль,
Похоже, безнадежно болен,
И жмет водитель на педаль
Средь половодья вешней воли.
Быть может это краткий миг
И завтра запоют метели?
Так отчего ж синичий всклик
Сменился трелями свирели.
И почему и хлябь, и грязь,
И жесть безрадостного неба
Вчера с землей держали связь,
Хоть и творили порчу снега,
Сегодня ж… все наоборот,
Снег портит лик тепла и прели
И изнутри его грызет
Червь первой мартовской недели
Не наступившей. Только лес
Еще по-прежнему дремотен,
Еще не явен перевес
В бою живых и мертвых сотен.
Читать дальше