Александр Беляев - Вторая половина. Стихи

И опалесцируя
Сумрака светом
Тоннель процитировал
Улицу лета,
Высокие стены
Листвы без движенья,
Дыханья сирени
Густое свеченье,
И мамы рука
(Я ей только по пояс)
К себе привлекла
И баюкает голос.
…………………………..
Весенних побегов
Зеленое пламя,
Бездонное небо
Слепыми глазами
Глядит в никуда
С выраженьем намека.
И только звезда
И всезрящее око

Сирени лиловые ливни —
Нехитрого счастья замена
В твоей беспорядочной жизни,
В моем ожиданье знаменья.

Как будто был кто-то не прав
И жаждал провинность загладить,
Но, в спешке цветы обобрав,
Утратил гнетущую память

Как будто немое прощанье
Излилось слезами прощенья.
Как много они предвещали,
Но пали дождем упущенья.

Быть признанным – наврядли мой удел,
Я подчинен иной, нездешней страсти,
Мне недоступны золото и пластик,
Но отдан сфер невидимый раздел.

Служить стихами девушке-звезде,
Прозренью снов и Истины распятью,
И замереть как бы не веря счастью,
Увидев пляску света на воде —

Вот тайный зов и плата за строку.
Тисненье книг и золото заглавий —
Все дарится мечте и ветерку.

И лишь они судить бесспорно вправе —
Где Нотр Дам, а где модерна куб,
Где халцедон, а где – а где дорожный гравий

Как совместить почти ребенка лик
С округлостью преддверья материнства,
И губ припухлых зыбкое единство,
И убежденность: носик – чуть велик.

Недавно бантов фантики цвели
В косе – прическе робких восьмиклассниц,
А нынче мальчик-муж. И нежно-властны
Касанья. Словно в таинства ввели

И в странные секреты посветили,
Как бы случайно перепутав стили:
Передник мал, а платье – до земли

И в мир вернув – тотчас о них забыли
Иль что-то переделать не смогли,
Вдруг ощутив тщету своих усилий.

Я бы назвал это мукой
Горьких обид в былом.
Бледные тонкие руки,
Мутный окна разъем

Тихо, в туман заброшенный,
Чей-то унылый взгляд
Вынес в событий крошево
Тусклые два угля.

Или за образ тягостный,
Серых картин рассказ,
Словно от моря парусник,
Он отлучен от глаз.

Сумрак покинутых комнат
Душит песком невзгод:
Только одно и помнит
Стены из года в год

Пыль. Лишь в углу мерцает
Ветхих обложек ряд.
Только одно и знает —
Нету пути назад.

Так тихо. Осени оазис,
И одиночество не в тягость,
Где в бессюжетном сна рассказе
Теряет вес любая тяжесть.

Пусть рядом что-то происходит,
Но здесь нет места для событий,
Лишь шелест тысячи мелодий
Прядет невидимые нити.

Пропеты гимны, славословья
И вот, в предчувствии конца
Вновь обращаюсь к ней с любовью,
Читая «нет» ее лица.

Как я нашел ее! Но все же
И в глубине и в вышине
Нам были принципы дороже
Того, что словно светоснег,
Окутав скованные души,
Укрыв мучительную явь
Звенело счастьем: «Слушай, слушай,
Все ложь, а правда – ты и я»

Но светоснег вобрала нега,
И, не затронув нашу суть,
Он растворился в выси неба,
Как легкий дым, как млечный путь.

Тогда, опомнившись от ласки,
От сладкой дрожи, ярких снов,
Я понял: все, что было – сказка,
А сказке сбыться не дано.

Уж лучше на пути тернистом,
Цветы доверия сгубив,
Ждать снова милости Пречистой,
Теперь уж в муке возлюбив.

Как знать, быть может, канув в небыль,
Я осознаю лишь одно:
Мы не вросли в единый стебель
И каждый дал свое зерно.

Ноябрь. Пустышка домино
(Лишь в проигрыше десять светит)
В бетонной клетке за окном
Косые, тоненькие плети
Стегают вымученный день
С каким-то нудным постоянством
За то, что нынче не у дел,
За грязь да сумрачное пьянство.
Что, мол, слыхали монолог
О прежней жизни забубенной,
Что быстро время унесло
Тот звонкий, светом напоенный.
Де мол – непризнанный талант,
Де мол – утраченная свежесть —
Знакомой песни вариант,
Старо, как рыжий на манеже!