Юрий Саваровский - Избранное

Но не познал я только слов
Единственных на свете,
Что могут выше облаков
Меня поднять в бессмертье.

В отместку плановости строгой
И вопреки календарю,
Гроза рассерженного бога
Ударила по декабрю.

Сверкали молнии, и громы
С деревьев осыпали снег,
Был саркастически весомым
Всех демонов небесных смех.

Рвал ветер яростно афиши,
Гнал загулявшихся взашей,
Валил рекламы нуворишей
И мял палатки торгашей.

И обыватели столицы
Чесали праведные лбы:
Такому надобно ж случиться,
То божий перст, то перст судьбы!

Не верили, что так бывает —
Гроза бушует средь зимы!
Гроза заслуженно смывает
Тот срам, что сотворили мы.

На улице снежная каша,
Бесцветный, безликий февраль,
Как жизнь беспросветная наша,
Как наша пустая мораль.
И, как ветерок переменный,
Разброд и шатанье умов,
И острое чувство – я тленный,
Превыше всех бодреньких слов.
Боясь гробового затишья
И гнёта холодных могил,
Настырно цепляюсь за жизнь я
Из всех мне оставшихся сил.
Каким же себя одиноким
Я чувствую, жизнь так любя.
Я все ощущаю пороки
И всех их беру на себя.

Всё, начинаю жить по-новому.
Довольно бестолковых дел!
Пусть по характеру и норову
Не шибко крут, не шибко смел.
Чего же я желаю страстно,
Чего же? Так и не пойму,
То ни душе, и ни уму,
Ни сердцу также не подвластно.
Покоя? Нет. Борьбы? Едва ли.
Труда до пота? Может быть.
Познать неведомые дали,
Иль состояние скопить?
Нет, всё не то, не вдохновляет,
Лихого старта не даёт,
Скорей стремленья обнуляет,
Перекрывает кислород.
А, может, жду того я часа,
Когда я, признанным, смогу
Помчатся вниз с высот Парнаса
И задохнуться на бегу?

Уходит август, меньше стало света,
И быстро, быстро угасает лето,
Весёлых птиц ослабли голоса,
И всё обильней по утрам роса,
И все кусты разросшейся малины
Окутали узоры паутины.
Уходит лето, наступает осень,
У времени мы продолженья просим,
Но время – Бог, оно неумолимо,
И уплывает точно кольца дыма
От выкуренных мною сигарет.
У времени альтернативы нет.
Всему и всем отмерено природой,
И как ты не бравадься, не ершись,
Мгновения, спрессованные в годы,
Наращиваясь, сокращают жизнь.
Всё меньше тех мгновений остаётся,
И всё труднее каждый шаг даётся,
И ты спешишь, и жертвуешь собою,
И ощущаешь сердца перебои,
Глотаешь сигарет полночных дым,
И сознаёшь, что слаб ты, и раним.
Уходит лето…

Есть у людей причуды и пристрастья,
Есть авантюр прискорбная стезя,
И всё же все, при власти и без власти
Должны блюсти, что можно, что нельзя.
Нельзя убить и воровать нельзя
И подличать, и предавать, и гадить.
Но те табу нарушили князья
Всё ради власти и богатства ради.
Вослед за ними потянулся смерд:
Коль можно им, то почему я хуже?
И разгулялась повсеместно смерть
И затянула узел зла потуже.
Как это зло вовек искоренить?
Оно в крови и вскормлено кровями.
Зерно добра лишь стоит породить —
Мгновенно зарастает сорняками.

Деревня, ночь, и кваканье лягушек,
Ночной фонарь чуть освещает пруд,
Да отплеск фар от редких легковушек
Выбеливает листьев изумруд.

Гляжу в окно: журавль у колодца,
На сером небе ни одной звезды,
На взгорье мерин в темноте пасётся,
Освободившись от дневной узды.

Под сенью лип припрятались избушки,
В них света нет, деревня спит давно.
Висячий рельс тревожной колотушки
Напоминает старое кино.

И первобытность деревенской ночи
Зажала душу обручем тоски.
Как гулко сердце в немоте клокочет,
Как бьётся кровь горячая в виски.

Дождь прошёл, и радуга повисла,
Засверкали глянцем тополя.
Жизнь моя, напрасно ты прокисла,
И напрасно потерялся я.

Горизонт от туч освободился,
Заиграл весельем неба шёлк.
Что ж ты отчужденьем оградился
И в себя безвременно ушёл?

Встрепенулись ветки краснотала,
Заплясали в зеркале реки.
Вытряси с души своей усталость
И себя на дело обреки.