Валерий Дудаков: Зрелая жатва

на просторах страны.

Отгремели в столетии прошлом

державные съезды,

Полиняли знамёна

и выцвел от ветра кумач,

Ты прошёл через двери стальные,

земные подъезды,

Чтоб с народом сродниться

и вместе с ним выплакать плач.

И давно уж молчит

телефонная трубка в помаде,

Влажным лбом холодеет

затёкшее к ночи стекло,

Но сказал ты так нужно и к месту:

«Пошли Вы» и «Нате»,

И от этого многим другим

все преграды снесло.

Жить по совести —

самая главная сложность,

На тебе и земная

и смертная слава лежит,

Ведь поэт, без сомнения,

есть и призванье и должность,

И из жизни уйдя,

увольнениям не подлежит.

Побелели поляны вкруг,

по яру к речке просини,

Лёгким ветром припудрились,

словно бал впереди,

Небо плакаться просится,

так зима после осени

Греет землю продрогшую,

что скосили дожди.

А зима занавесилась

белым саваном дымчатым,

По опушке берёзовой

снег как в вальсе кружит,

А река заневестилась

тихим шёпотом сбивчивым,

И в проталины тёмные

глаз небесный глядит.

Декабря дни короткие,

в тьме усталые, робкие,

Фонари не заменят им

свет небесных очей,

И призывными нотами

предрассветными тропами

Вечным светом к заутрене

тянет пламя свечей.

Запоздалыми стужами

декабри расторопятся

Заморочить морозами,

не жалеть, не любить,

Но постами смиренными

так нечаянно просится

Нас надеждой волшебною

в Рождество одарить.

Я сегодня, как незрячий,

Так бесснежна в поле мгла,

Дождь скулит, как пёс бродячий,

Ветер семя сеет зла.

Плачут шарики цветные,

Низко свесились к земле,

И гирлянды расписные

Чуть моргают в серой тьме.

Снова шубой порыжелой

Обнажается овраг,

Чернотою пригорелой

Крючит ветви вётел – скряг.

В равнодушье безмятежном

В гости кто пришёл не в срок,

Позабыв о сказке снежной?

Новый враг иль Новый Год?

Что за зима, хоть сарафаны шей!

Сухая наледь вьётся мелкой крошкой,

Впечатаны застывшие ладошки

В неё в снегу игравших малышей.

Под елью тьма в проплешинах травы,

Так неспокойно, муторно и нудно,

Как в сне, что всё нейдёт из головы.

Вот в блюдце серо-голубого студня

Застыли в хладном сне стволы берёз,

Так ждали праздника, но сумрачные будни

Вдруг выпали, не возгордиться им

прозрачной белизной

В покрове снежном, что белее пуха,

Кружится в окончанье декабря,

И сколь не рви листки календаря,

Прислушиваясь к ветру тонким слухом,

Пока ещё не бродит по земле

Игривая вечерняя позёмка,

Лишь полосой заснеженной, но тонкой,

Замёрзший лес запрятался во мгле.

За чертой, где судьба не мила,

Где затянута жизни петля,

Словно тайная воля свела:

От свободы – и вновь в лагеря.

Точит время – почти полувек,

Опускаются руки не зря,

А в окне то ли дождь, то ли снег,

Хоть кончаются дни декабря.

И опять бесконечный вопрос,

И опять что ни взгляд – холода,

Что нам год уходящий принёс?

Тихо бродит по небу звезда,

Но печален, безрадостен путь,

Коли души звезда не зовёт,

Осчастливь, освети. Кто-нибудь

К Рождеству свет небесный найдёт.

Вновь из тьмы пробиваясь на свет,

Перед Богом предстанем вдвоём,

Только видно смирения нет,

Коль друг в друге врага признаём.

Расчерчено в клетку застывшее око окна,

Промокшее небо

висит без покрышки и дна,

И только воочию

очередь слышно сорочию тех,

Кто праздничной ночию

бредит от ярких китайских утех.

По воле судьбы —

провидения ночь новогоднюю ждём,

Под звоны курантов

старинного зелья до края нальём,

Была бы закускою

доброю русскою снег,

Но вот сожаленье,

в погод отклонение снега и нет.

По старым приметам,

земля не согрета, а то не к добру,

Но тешим надеждой,

что белы одежды сошьют к Рождеству,

И с первой звездою

зима нам откроет волшебный раёк,

Где Божию властью

пекут нам на счастье вишнёвый пирог.

Ах, быть бы как в детстве,

у ёлки погреться, смеясь,

И неба корзинка

косые снежинки посыпет, кружась,

Пусть в ночь новогоднюю,

Богу угодную, свет озарит,