Валерий Дудаков: Зрелая жатва

В кабаке средь бочек вин

Тонкий профиль с мнимой мушкой,

Рядом с ней с пивною кружкой

В стельку пьяный господин.

Женщин вычурный убор,

Шляпы чёрные мужчины

Сохранились на картинах,

Моль не съела до сих пор.

Вот набросок первый сорт:

Под осеннюю прохладу

Ром, лимоны, шоколадка —

Весь фламандский натюрморт.

Нежных лилий скромный вид,

Тяжесть бархата на скатерть,

Умилённо Богоматерь

На Архангела глядит.

Мемлинг, Ян ван Эйк и Босх,

Где увидишь ты такое,

Было время золотое,

Это вам не то что МОСХ.

Древней башни ствол «Белфор»,

Арок стройные бойницы,

Пышногрудые девицы

Зрят, где жил «Слепой осёл».

Выпад шпаги жала злей,

Честь – не повод для наживы,

Здесь течёт в разбухших жилах

Кровь бургундских королей.

В тонких игл острия

Воздух вдет свободы Брюгге,

Облака в небесном круге

Славят радость бытия.

Пришла беда, ну кто же мог подумать,

Мир погрузился в призрачную тень,

Но твёрдо пальцы прижимают струны,

Не признавая трудную болезнь.

Жизнь неотвязной музыкою стала,

Способной вновь отвадить от беды,

И замирал до боли шелест зала,

Чтоб вдруг взорваться бисом громовым.

Слагался быт по непростым законам,

Так стерегла беда из-за угла,

И часто только трубка телефона

Была той связью, что помочь могла.

Не в нашей власти, где поставить точку,

Но не сдаёмся молча, без борьбы,

Растаял звук, вселяясь в голос дочки,

Как продолженье собственной судьбы.

Замолк аккорд прощального финала,

Теперь уж в внеземных покойся снах,

Она ушла, а музыка звучала

И теплилась в берёзовых стволах.

Когда придётся мне к иным мирам

Собраться в путь, забывши про соблазны

Текущих лет и приключений разных,

Отбросив этой жизни пёстрый хлам,

Смиренного покоя попрошу

Того, чьей волей я явился в свет,

Отринув всё, что суета сует,

И, помолясь, в дорогу поспешу.

Не плачь в те дни, печалясь обо мне,

Что сделать мог – свершилось и готова

Строфа стихов, и может кто-то снова

Её повторит в гулкой тишине.

Жаль, что лишь нам понятной вязью слов

Застынут в ветвях ягоды калины,

Но тихие покойные Кузьминки

Подарят радость непробудных снов.

Когда уходить придется —

Не знаем мы наперёд,

Но кто-то злобный крадётся,

Душу впотьмах стережёт.

Перехожу легко я

От ненависти к любви,

Господи, горе какое,

Смилуйся, помоги.

Закрутит позёмка злая,

И жизнь – доски чернота,

Но может тогда слетает

Вся праздная суета.

Только шаг подчас отделяет

От любви к ненависти,

Дай мне, Господи, заклинаю,

Мужество верности.

Уйти в никуда не ново,

И адский огонь манит,

Но близость родного крова

Неверие исцелит.

И тогда кто-то нас спасает

Силой любви своей,

А ненависть отступает,

Негде сокрыться ей.

Вот и выпал снежок,

заневестились белым поляны,

Первопутком бредут

по дорогам ночным шатуны,

И над Раменкой, словно смеясь,

скособочилось спьяну,

Отражение узкой ущербной луны.

Стынет так, что земные строения

дрожь продирает,

И огни фонарей растерялись,

хоть сетью лови,

На декабрь повело,

год кончается, кто же не знает,

Как под утро тоскуют вороны,

под хриплые вскрики любви.

И на струнах стальных

не звучат соловьиные трели,

По цветущим садам

только можно нам их различить,

Что ж сказать, коли мы

до сих пор не смогли, не сумели,

Воду жизни от мёртвой воды отличить.

И вонзается ночь

в тишину откровенно, безгласно,

И вползает рассветом

в небесную хмурь надо мной,

Дождь скулит за окном,

намекая, как стало опасно,

В одиночество плыть,

заражаясь холодной зимой.

Тишины он хотел

и просил тишины, тишины,

Обнажились, зиме покоряясь,

осенние ветки,

И последние листья

вспорхнули вдруг, словно из клетки,

Холодами ночными

червлёными обожжены.

Нам не есть, а лишь видеть во сне

треугольные груши,

Только в солнце квадратном

и чёрном они и видны,

Нам бы посвисты ветра

вселенски-зловещего слушать,

Что гудят непрерывной тоской