Людмила Парщикова - Повод для встречи

По облаку, плывущему над логом,
окаменевшим от людских скорбей,
по маленькой Земле, забытой Богом,
который век уже иду к тебе.
По облаку, по травам, по пороше,
под птичий свист и уличный разбой,
сквозь все, что было чистым и хорошим,
но, к сожаленью, не было тобой,
сквозь память, опрокинутую в вечность,
затерянную в космосе глухом,
где так мала возможность нашей встречи,
что разминуться было бы грехом…

Встану затемно по привычке.
Из забвения, в мир нагой
выйду, чиркну обломком спички,
разведу в очаге огонь.
Постираю твои рубашки,
разогрею вчерашний борщ…
Молодой, озорной, нестрашный
дождик плещет в лавинах рощ.
По дремучей траве зеленой,
одуряющей, как вино,
словно мамонты, ходят клены
и заглядывают в окно.
Одуванчики, как цыплята,
разбегаются по меже.
Цельно, ясно, свежо, опрятно
в мироздании и в душе.
Под навесом твои галоши,
скатерть чистая на столе…
Может, Бог даст, и ты вернешься.
Вот и свидимся на Земле.

Замечтавшись, рассеянно книгу листать,
словно школьнице шалой, гадать на сирени,
распуститься, врожденной потворствовать лени,
твое имя во сне бормотать.
Растерять всю змеиную мудрость, весь яд свой,
в ночь такси, как удачу, ловить,
плакать вместе с дождем, без причины смеяться,
вслух с самою собой говорить.
Растворяться, как свет, в мягких сумерках мая,
в легком дыме листвы молодой,
телефонную трубку ко рту прижимая,
словно ковш с родниковой водой…

Я люблю. Холодный вечер
пахнет снегом и весной.
Я люблю. Ничто не вечно.
Ты так бережен со мной.
Ты так бережен, как будто
можешь впрямь спасти меня
от незримого огня,
от нечаянной остуды.
От дождя, что хлынет утром,
от упреков и обид…
Ты так бережен, как будто
знаешь, что нам предстоит.

Ты и не узнаешь, как мне больно —
ни одной слезинки не пролью.
Просто отпущу тебя на волю,
потому что я тебя люблю.
Хорошо, что совесть беспристрастна.
Сердцем не смогла бы рассмотреть,
что тебе звучащего пространства
между нами — не преодолеть.
Оставайся песней журавлиной
на исходе пасмурного дня —
ведь прощаю ж я моим рябинам,
что живут, не зная про меня.

Чужие — мы друг другу не враги.
В безудержном вращении вселенной
мелькают эры, страны, поселенья…
Любимый мой! Себя побереги.
Что без тебя я на планете людной,
где травы прорастают из могил,
где через миг и нас не видно будет.
Единственный. Себя побереги!
Что без тебя я в этом мире грозном,
где встречный ветер леденит висок,
и падают правительства и звезды,
и снег летит к земле наискосок…

Виталию

Проклинала, жалела, звала,
ощущала то плен, то свободу.
С головой уходила в работу.
Ни проклясть, ни простить не смогла.
Тосковала. Бросала дела.
Горько песни застольные пела.
Снов не видела — мало спала.
Ничего изменить не сумела.
В одиночку ходила на пруд…
У крыльца обнималась с другими…
Но, как ветка, звенит на ветру
твое вечнозеленое имя.

м.

Может, и хотела, чтоб забыл.
Чтобы не выманивал тоскою
из моей продымленной избы
в солнечные рощи Подмосковья.
Чтобы не будил ознобом снов…
Говорят, что ты на свете белом
пребываешь весел и здоров.
Разве ж я не этого хотела?
Что же, против истины греша,
ни на миг не смея отлучиться,
бестолково, как большая птица,
раскрылилась над тобой душа?

Крикнуть бы! Да горе молчаливо.
Только губы закушу сильней,
и, в который раз, пройдешь ты мимо
одинокой гордости моей.
Снегом ли дороги запорошит,
дождик ли промчится по реке…
Так и не заметишь, мой хороший,
как продрогла я на сквозняке.
Не увидишь, как средь бездорожья
тихо и потерянно стою…
Крикнуть бы.
Да жалко потревожить
душу безмятежную твою.

Слиняли краски и померкли звуки.
Чуть слышно в доме тикают часы.
Бессильно разбросав большие руки,
спит, как младенец, непутевый сын.
Полы помыты, сварен суп на утро,
мурлычет возле ног домашний зверь…
Осталось малость — зеркальце и пудра,
и незаметно выскользнуть за дверь.
А там, за дверью, — детский плач дождя,
переполох черемух и акаций,
и, слава Богу, некому признаться,
что я, как дура, влюблена в тебя…