А он – тут как тут, весь как есть, трепеща
Тканями всеми, улетает домой, —
Рубашка снега, глина плаща,
Травка волос, погода зимой.
* * *
Как тот художник, что на антресолях
Свой рай обрёл в рассказике Камю.
Как тот Камю, что рай на антресолях
Обрёл в художнике, который не хотел
Из этой дырки выползать на воздух
И спрашивал оттуда: – Как вы там?..
И спрашивал оттуда, где картины,
Рассказики, романы, натюрморты,
Портреты, пьесы, оперы, пейзажи,
Симфонии, любовные записки
Рождаются из ткани сновидений,
Не доказуемых наглядно и на ощупь,
Не подлежащих публикации, развеске,
Досмотру на таможне, обсужденью
В кругах… Такое негде предъявить,
Такое одиночество и бегство,
Как в том рассказике Камю на антресолях,
Где вечно дышит тот, кого не видно,
И спрашивает сверху: – Как вы там?..
* * *
Никаких заблуждений со всеми удобствами,
Которые свойственны заблуждениям,
Сменным – как полотенца и простыни,
Сменным – как вывеска над учреждением.
Никакого снижения цен на поступки,
Благородство которых не зависит от спроса, —
Никакой распродажи, ломбарда и скупки.
Честь и доблесть – не вещи с процентом износа.
Есть высокая плотность волны просветления,
Роскошь есть драгоценней, чем золота брёвна…
Это – чистая лирика сопротивления —
Не как бы, не словно, а безусловно.
В переплёте оконном, с деревьями, звёздами,
Издаётся такое… В неслабой скорлупке.
Никаких заблуждений со всеми удобствами,
Никакого снижения цен на поступки.
ГРАНЁНЫЕ СТАКАНЧИКИ ТРАМВАЯ
Серебряные флаги снегопада,
Гранёные стаканчики трамвая,
И ледяные гроздья винограда
Растут на стёклах, слёзы проливая.
Мы едем дальше, здесь сойдёт эпоха,
Но эта остановка – не конечная.
Морозный пар, мороженое вздоха,
Мороженое звёзд – дорога млечная.
Луна красна, каток зеркально чёрен —
В подсолнухе вот так черно от зёрен,
В том круглом зеркале на стебле с плавниками…
У конькобежцев – искры под коньками.
Мы едем дальше, здесь сойдут колени,
Свежа в которых крепость огуречная.
В моих коленях – джазовое пенье,
Но эта остановка – не конечная.
Серебряные флаги снегопада,
Гранёные стаканчики трамвая,
И ледяные гроздья винограда
Растут на стёклах, слёзы проливая.
Мы едем дальше, здесь сойдут кавычки,
Соскочит мода здесь недолговечная,
Войдёт свобода и сопрёт вещички,
Но эта остановка – не конечная.
Какое счастье – впасть в самозабвенье,
Когда играет музыка живая!..
В моих коленях – джазовое пенье,
Гранёные стаканчики трамвая.
1.
Пожары в яйцах тьмы,
Огонь ночами лижет
Московские дома.
Гремучие умы —
Их замыслами движет
История сама,
И все преграды выжжет
Гулящая тюрьма.
Гулящая тюрьма,
Гремучие умы,
Пожары в яйцах тьмы,
Огонь гудит и ноет.
Все знают – что почём.
Бегут за скрипачом,
За теннисным мячом.
Гулящая тюрьма,
Пожары в яйцах тьмы,
Пирует пироман,
Пирует параноик.
2.
Москва пожарами пылает по ночам.
Открой окно – и через миг воняют гарью
Одежда, волосы… Как смертники к печам,
Дома московские идут в огонь, где тварью
Поджог заказан за какой-то миллион
Каких-то денег… Слон в гробу, а моська лает.
Все смотрят серию – в Москву Наполеон
Привёл войска, идёт кино, Москва пылает,
Открой окно – столбами дым, идёт кино.
Мы приспособлены кошмары поглощать,
Отсутствия включая механизмы.
И прошлым нас бессмысленно стращать,
И будущим… Другие организмы
Давным-давно с ума сошли бы. Но не мы.
Мы не боимся даже ядерной зимы,
Нас не возьмёшь огнём, микробом, бомбой, газом, —
Мы здесь отсутствуем… Пожары в яйцах тьмы.
И там присутствуем, где явно высший разум.
* * *
Прославим рукопись!.. Прославим эту местность,
Прославим пастбища, где бегают каракули.
Её единственность прославим и чудесность
Её полей, где и чернила горько плакали.
Прославим рукопись!.. Рука Её Высочества
Играет музыку, являясь инструментом,
И рукописную природу одиночества
Не подвергает никаким аплодисментам.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу