Юнна Мориц - По закону – привет почтальону

Когда луна – полна,
Когда вокруг неё – дымность,
Когда одиночества
Ломается скоба,
Обнимался, целовался
И чувствовал взаимность
Будки телефонной,
Фонарного столба.

А кто над ним смеялся,
Тот не был счастлив,
Тот знать не знает
Этих сладостей судьбы —
Обнять по дороге
В школу, в сад и в ясли
Все будки телефонные,
Фонарные столбы…

ЛУННЫЕ МАЛЬЧИКИ

Боятся девственниц, боятся проституток,
Боятся верных и неверных жён,
Боятся грандиозных и малюток, —
От страха обзаводятся ножом.

Ночами не боятся в одиночку
Ходить в жизнеопасные места,
Где урки носят в рукаве заточку,
А денди спят, как снятые с креста.

Не по картинкам знаю эти глуби,
Извилистые выходы на связь,
Поэзию и прозу смертолюбья
И пыточных соблазнов садомазь.

Не верь глазам – там видимость плохая,
Словам не верь – значенья их темны,
Никто не может знать, по ком вздыхая,
Так страшно глубь зависит от Луны.

У весов стрелка
скачет на бочок.
Покупатель не узнает,
сколько весит червячок, —

он его повесит
в воздухе на нитке
за окнами, которые —
стеклянные калитки.

В воздухе на нитке,
на безмолвной пытке,
на избытке, на избытке
голода и жажды,
трепетной надежды…

Из обольстительных и тающих материй,
Из капель, дуновений и лучей.
Вмиг растворясь, – такой прозрачной стать потерей,
Не воскрешаемой из груды мелочей!..

Люблю я это превратительное дело,
Не глядя под ноги, глядеть на облака,
Где, превращаясь в превратительное тело,
Исчезновений возвращается река.

НАРОДНАЯ ИГРУШКА

Вот шар, в него, как идиот,
Глядит с улыбкой человек, —
Там снег, упавший, вновь идёт,
Идёт один и тот же снег.

Там – жучка, домик, и звезда
Горит над лесом, как фонарик, —
Они не падают, когда
Переворачиваю шарик.

Он продаётся за углом,
Ты выберешь из полусотни
Сюжет, питаемый теплом
Слезы, застрявшей в подворотне, —

Там этот жив, а также тот,
Там снег, упавший, вновь идёт,
Тебе оттуда шлют записки,
Звонят… Купи, он – крепче виски.
Тяжёленький пьянящий плод.

ПУТЕШЕСТВЕННОЕ

В те годы я была невыездной,
давал Булат мне ценные советы,
один из них был чудо как хорош:
сперва по приглашенью съездить в Польшу
(и он привёз мне приглашенье старца,
чья книга вышла в том году на русском
с большой печатью круглой на обложке
«Великие языковеды мира»),
а после Польши съездить в Альбион,
когда в тургруппе мест пустых навалом, —
но главное – идти простым путём
в простой ОВИР районного масштаба,
как поступают все простые люди,
и, Боже упаси, не в писсоюз,
поскольку в писсоюзе непростом
к нам очень непростое отношенье.

Так я очнулась утром в Альбионе
в тургруппе замечательных людей…
Ко мне примчалась русская подруга —
художница, гражданка ФРГ, —
она летела из Москвы на белом гусе,
на облаке, на серебристой цапле,
с билетами на очень дорогие
возвышенные культмероприятья, —
но фиг-то!.. В этой группе был сюжет,
планету облетевший многократно,
такой весёлый парень, в доску свой,
и он сказал: – Когда я съем свой ужин,
тогда я буду с вами очень рад
пойти куда угодно, хоть в порнушку,
а без меня, увы, никак нельзя,
поскольку и за мной следит, я знаю,
один поэт из северной столицы,
мы оба отвечаем за побеги…

– Ну хорошо, – ответила подруга, —
я приглашаю вас в японский ресторанчик,
потом поедем вместе на концерт.
– Нет, мы потом пойдём пешком в порнушку,
которая видна в окно отеля,
где мы живём, а у окна сидит
особо прикреплённый человек,
и он следит, чтоб группа шла в порнушку.
А если кто-то побродить желает,
так вчетвером и впятером, но группа
сегодня целиком идёт в порнушку,
согласно пожеланьям коллектива.
Мы с вами сядем на последний ряд,
чтоб видеть всех, поскольку я в порнушке
опять же отвечаю за побеги…