Юнна Мориц - По закону – привет почтальону

Такое Суйщество, оно суётся всюду,
И дышит, и глядит из всех щелей и створок,
Оно изумлено, в нём – ворох оговорок
И каждая свежа, как подобает чуду.

Такое Суйщество, – когда оно пылает,
Засунув с головой себя в горячку гриппа,
Известно мне одной, ромашка где и липа,
И сколько одеял душа его желает.

Такое Суйщество когда плывёт налево
И остаётся там, письмо в бутылку сунув,
Известно мне одной, как выглядит рисунок
С портретом Суйщества на лодочке напева.

ГОРЕЛОЙ СПИЧКОЙ

Хороша приморская таверна,
Невод, бредень зыблются в углах,
Здесь бинокли плавают Жюль Верна,
Странствующий молится феллах.

Я забыла – кто я и откуда,
Как зовут растенье тамариск…
Жарится на кухне барракуда,
Рыба-зверь для тех, кто любит риск.

Я не ем таких произведений,
Пусть они снимаются в кино,
Где круги с глазами привидений
Красят дев и сковородок дно.

Моё дело – лёгкое, как тело
Искры ниоткуда в никуда,
Искры почерк, искренность предела,
Почтальон блаженства и стыда.

Вот горелой спичкою рисую
Поцелуя хитрую лису, —
Между строк похожа на лису я
В том лесу, где ты целуешь всю.

Мои мешочки под глазами,
Судьбы неслабые примочки,
Очков чудесное сползанье,
Когда пишу я эти строчки,

Мой нос, мой Сирано и Данте,
В стране лица, в стране столетий, —
Такие любят их таланты,
Красавцы, юноши и дети!..

Мозгами надо повредиться,
Таких любовников бросая, —
А то могла бы вновь родиться,
Поэтка, ласточка босая.

ЧТЕНЬЕ С ВЫРАЖЕНЬЕМ

Рыдая, клокотать слезами и хвататься
За горло и за грудь, как при смерти больной, —
Быть может только так должны стихи читаться,
Но только не стихи, написанные мной.

Моя живая боль, моя сквозная рана
Таятся глубже дна и выше облаков.
Тревога – есть волна космического плана,
Так много до меня проплывшая веков,

Ничто не утолит её магнит и тягу —
Раскачивать, сжимать, захлёстывать и влечь.
Мы ей благодаря изобрели бумагу,
Вино, и колесо, и всё, что входит в речь.

Завывкой чаровать и глазками пытаться
Вылазить из орбит, и брызгаться слюной, —
Быть может, только так должны стихи читаться,
Но только не стихи, написанные мной.

О да, трудней всего мне воздухом питаться,
Со свистом я дышу, и голос мой продрог, —
Со свистом и должны стихи мои читаться,
Как свежая листва, как воздуха поток.

Тут свищет мой запрет на «чтенье с выраженьем»,
На этот страшный сон в брильянтах мертвеца.
Вот на какой балде читателя мы женим —
На завыванье чар под маскою лица!..

Завывкой чаровать и глазками пытаться
Вылазить из орбит, как призрак заводной, —
Быть может, только так должны стихи читаться,
Но только не стихи, написанные мной.

О счастье – ну что вам сказать? – о счастье,
О том, как белые медсанчасти
Небесных ангелов, крыльев белых,
Берут детей —
Беззвучно, мглисто, в больничку рядом,
За так, задаром, как снег над садом,
Как свет любви в неземных пределах,
А лётчик сбит, и – костёр горелых
Его костей…

О духе – ну что вам сказать? – о духе,
О том, что подвергнуть его разрухе
Технически просто, всё дело – в ухе,
Запустят слух,
Что мелочь Истории – эти дети,
А лётчик зачистил бы джунгли эти,
Он сбросил бы счастье туда в пакете,
Свободу в мешке и еду в горшке,
В своём исключительно высшем духе
Развёл бы расцвет на твоей разрухе,
Технически просто, всё дело – в ухе,
Запустят слух и угробят дух
Посланцы какой-нибудь «доброй воли» —
Их свет зажёгся, а твой потух!..