Людмила Кулагина - Да будет день!

Где ты один, а где с толпою?
Как звук находит верный тон?
Ответа ждешь, но пред тобою
Лишь мраморный стоит Платон…

Это всё то, что я знаю о счастье —
Фотоальбом про Париж и меня.
Краешком жизни к нему я причастна —
Там я бродила чуть более дня.

Музыкой сердца названья звучали:
Лувр, Сакре—Кёр, Монпарнас.
Вывески броско о чем—то кричали.
И в карусель эту впрягся Пегас.

Нет, в тот момент я стихов не писала, —
Мне бы успеть лишь мгновенье застать.
Чувство одно: я нашла, что искала.
Жаль, что моим не судьба ему стать.

Город Париж для меня, в общем, нищей,
Был недоступен, как аристократ,
Но для фантазий прекрасной был пищей,
Прелесть свою умножая стократ.

Столько местечек, приманок, искусов!
Столько витрин зазывают: купи!
Тот, кто познать не успел Иисуса,
Запросто здесь мог с ума бы сойти.

Мне не дано той отравы напиться:
Времени мало и пуст мой карман.
Что ж, остаётся с мечтою проститься —
Не состоялся с Парижем роман…

Стало небо светлей и добрей.
Горизонт прояснился для взора,
И лазурь засверкала морей.
И желанный в Лютеции город

Ждёт меня – нет на свете милей.
В ожиданье застыл в парке ослик.
И залив, и дворцы королей
Зазывают меня к себе в гости.

Остров Ре! Олерóн! Эль Мадам!
Не хочу, чтоб меня вы забыли.
Я приеду, соскучившись, к вам,
Отчихавшись тамбовскою пылью.

Я приеду – родные, друзья, —
Отдохнуть от ГУЛАГа—барака.
Всей душой к вам стремлюсь нынче я. —
Мне оставьте бокал «Бержерака».2

Вот белый крест, обвитый красной розой,
И церковь на холме, и птицы на крестах.
Здесь тленья дух творит метаморфозы
И превращает жизнь телесную во прах.

На Полынках горчит полынью воздух,
Слезой насыщен колокольный звон,
И не сулит он в вечности нам отдых,
Но к покаянью смертных призывает он.

Здесь свежий холм, заваленный венками,
Сквозь траур лент рыдает о любви.
«Мементо мори» – говорит надгробный камень,
Земного счастья так обманчив вид.

Гранитный памятник большой отгрохан праху —
Как видно, в средствах недостатка нет.
Достойно увенчалось счастье – крахом.
Благополучья тлен навек унёс секрет.

«Мы – дома. Ты – в гостях». Не обольщайся
Цветущим видом преходящего греха.
Призывом сладкогласым не прельщайся:
Павлин куриные имеет потроха.

Лишь праведник достоин воскрешенья,
Чей дух при жизни цвёл, а не смердил.
Ждёт грешник Высшего суда решенья
Под звон колоколов и дым кадил.

Куда ни глянь – повсюду смерть иллюзий.
Философ выбрал бы срединный путь:
Жизнь не считая ни подарком, ни обузой,
А смерть – от жизни шансом отдохнуть.

Но летом жизнь со смертью заключает
На кладбище консенсус: всё цветёт.
И не ворона – голубь тех встречает,
Кто на свиданье с вечностью идет.

Каждый день – моральная утрата:
Жизнь укоротилась на часы.
Чем же озабочен уж с утра ты?
Что кладёшь напротив счастья на весы?

Хлеб добыть насущный. Жизнь без ренты —
Не дворян, а пролетариев всех стран.
Бедность – она бедность и в Сорренто.
Дню не важно, Библия ль, Коран,

Иль Талмуд – опора и надежда.
Каждый Бога своего благодарит,
Что есть пища, кров над головой, одежда,
И земля под грешной пяткой не горит.

Одинаково мы станем на день ближе
К нежеланному законному концу,
В Тегеране, Тель—Авиве и Париже —
Все придём к Небесному Отцу.

Правда, хочется сей миг отсрочить,
И фатальность грустную пока забыть.
День ещё, как спелый персик, сочен, —
Постарайся в нём счастливой быть.

Чем дольше я живу на белом свете,
Как таковая, жизнь мне нравится сильней.
Я больше красок замечаю в лете,
И небо год от года всё синей.

Хоть знаю я, с годами всё тончает
Та, Парками сплетаемая нить,
И смерть, порвав её, как водится, венчает.
Но именно поэтому теперь так жажду жить.