Людмила Кулагина - Да будет день!

И пусть спорят о будущем там,
Где народ несчастливый и нищий
По кабальным всё платит счетам
И в потёмках путь избранный ищет.

Письмо пришло. И Рубикон приближен.
Как перейти его мне без потерь?
Когда—то я мечтала о Париже.
Но отчего так холодна теперь?

Прошёл восторг былых надежд, иллюзий.
Мне Францию своей не называть.
Уехать бы и рада, но боюсь я,
Что буду с ностальгией вспоминать

Не столько свою родину, больную
Коррупцией, отчаяньем, враньём,
Скорее ту, какою быть могла б, иную,
Не эту, что разграблена ворьём.

И тот, кто стал когда—то эмигрантом,
Жалеет не места и города,
А время, где душа взрастала амарантом,
Где молодость осталась навсегда.

Присуща чувствам по былому жажда,
Но разум знает: утекла вода,
И не войти нам в ту же реку дважды.
И горек дым отечества всегда.

У мечты потёртый вид —
Сильно износилась.
Сколько лет и сколько зим
С нею я носилась,

Словно курица с яйцом.
Старость наступила.
Не ударив в грязь лицом,
Пенсион скопила.

Государство от щедрот
Отвалило сумму, —
Чтобы только сыт был рот.
Вам всё мало, умным.

Остальное добирай
Чтеньем и мечтами.
Всем подай при жизни рай
С яблоком—цветами.

Много вас таких в стране,
На халяву падких.
Охладись, пожив на дне,
От мечтаний сладких.

Ишь, затёрла как мечту,
Как ведь износила…
Здесь у нас другое чтут:
Денежки и силу.

А с тобой одна беда,
Фантазёрка Люда.
Эх, крапива—лебеда,
Жди от жизни чуда.

В Лютецию – страну моей мечты
Хочу уехать поздно или рано,
Чтоб европейской приобщаясь красоты,
Свои могла б зализывать я раны.

Была б как музыка французов речь
Мне после мата повседневного для уха.
Я каждый день свой научилась бы беречь
Для жизни сердца, разума и духа.

Пора прощаться с прошлым, жечь мосты,
Расстаться с ним без сожаления и боли.
Но, находясь в преддверии мечты,
Как тот осёл, и я лишилась воли.

И вроде б нечего на родине терять:
Труд за копейки, старую «хрущёвку»,
Но не могу никак решение принять
И развязать все нити и верёвки.

Там хорошо, где нет нас. Вот и вся
Премудрость жизни. И куда б ни ехал,
Зовёт нас, постепенно звук гася,
Уже почти прошедшей жизни эхо.

В те дни, что судьба посылала тесноты,
Мечта меня грела, по жизни вела,
Порой выводила фальшивые ноты,
Но ложь во спасенье была, не со зла.

Когда не хватало одежды и денег,
Слегка огорчалась, носила старьё,
Себя утешая сомнительным мненьем:
Нет денег у честных, шикует ворьё.

Работала трудно, копейки считала.
Какое стихи там писать – не до них!
Одна была радость – я много читала.
Что было б со мною, не знаю, без книг.

Мечтою жила, что, быть может, когда—то
Я книгу сумею свою написать.
Но годы неслись, пролетели все даты.
И стала мечта в облаках зависать.

То шум от соседей, то скорби и беды,
Шалит организм, норовит полежать.
То стирки—уборки, то рынки—обеды,
И некуда, друг мой, от них мне сбежать.

А ночью, когда не заснуть мне от храпа, —
Вдвоём на диване, а комнат – одна,
На кухню тащилась я тихою сапой:
Как раз для мечты моя кухня годна.—

Ну, что ж, что пока обитаем в хрущёвке.
Когда—то у нас будет собственный дом,
И тёплый, и тихий, а не как трещотка,
И будет просторно и солнечно в нём.

Тогда и соседи мешать мне не будут —
Писатель я тот ещё, как и поэт.
И лень изведу тогда напрочь, паскуду,
И что от того, что не двадцать мне лет?

Представьте, не тридцать, и даже не сорок.
Но жизнь никогда ведь не поздно начать!
Не надо со мной в этом деле и спорить.
Да я и не думаю вам отвечать.

Я просто уверена: это призванье.
– А где я все эти полвека была? —
– Копила свой жизненный опыт и знанья.
А вдруг, если всё же мечта подвела?

И ты никогда ничего не напишешь,
В хрущёвке умрёшь под её же плитой,
Не будет хватать на лекарства и пищу,
И храп по ночам и так далее… – Стой!