Генрик Ибсен: Пер Гюнт: стихотворения

Ложка… Котел… А не все ли равно,
брага домашняя или вино?
Сгинь, сатана!

Али с толку ты сбит?
Черти с копытом, а я без копыт.

Не по копытам и длинным когтям
вас узнают, а по черным делам!

Ах, не введи в заблужденье опять:
ты для меня никакая не тайна —

сам себя только что выдал случайно,
так для чего же нам время терять?
Ты на злодея совсем не похож,
даже за грешника вряд ли сойдешь!

Больно ты, брат, рассудительным стал!

Да, но и святостью ты не блистал.

Я и не лезу в святые – не горд.

Не настоящий, не высший ты сорт…
В вялом теченье теперешних дней
подлинный вряд ли найдется злодей.
Разве злодейство не требует воли,
гордости… сердца великого, что ли?..
Мало испачкаться в жиже навозной,
надо к грехам относиться серьезно.

Верно подмечено: жизни коверкай,
лезь напролом, наподобье берсерка…

Не у тебя ли подобная сила?

Пятнышки только, на пальцах чернила…

Если ты жизнь на помойке провел,
кто же возьмет тебя в адский котел?

Стало быть, я совершенно свободен?

Стало быть, в ложку, приятель, ты годен!

Так бы весь век и торчал за границей,
если бы знал, что такое творится.

Старый обычай – древнее, чем речь:
ценности гибнут – их надо сберечь.
В детстве ты мастер был пуговки лить,
но ведь случалось и брак допустить.
Пуговка выйдет порой без ушка.

Бросить ее!

И не дрогнет рука?
Сразу видать, что отцовская хватка,
Гюнты от века не знали порядка.
Мой-то хозяин не так тороват,
он бережлив – оттого и богат.
Брак в обиходе – а в деле сырье.
Пуговка дрянь – переплавить ее.
Пуговкой был ты не худшей на свете,
мог бы блистать у земли на жилете,
только некстати ушко поломалось,
бедная пуговка в ложку попалась.

Среднее сплавишь из Павла и Пера —
пуговка выйдет другого размера?

Тот же закон на монетном дворе:
стертой монетой не платят в игре.
Тех, кто сумел до конца сохраниться,
очень немного. Таких единицы.

Да объясни ты ему: «Господин,
так, мол, и так, затерялся один.
Что за потеря для целого света —
стертая пуговка или монета?»

Стоимость – вспомни закон капитала —
определяется весом металла,
так что монета отнюдь не пустяк.

Все, что угодно, – но только не так.

Выхода нету! Как я понимаю,
ты недостаточно нежен для рая.

Может быть, я и не очень хорош,
Только душа моя – это не грош!
Пусть меня сводят хоть с Богом, хоть с чертом,
Но не считай меня грошиком стертым!
Пусть по суду я на длительный срок
в ад попаду – так ведь это урок.
Если в грязи перепачканы руки,
я соглашусь на душевные муки.
То преходящее было… Пройдет…
Всех нас в грядущем возмездие ждет;
но невозможно, терзаясь и мучась,
жить без надежды на лучшую участь,
сделаться просто безликим сырьем,
оловом, атомом в теле чужом?
В ложку отправиться, перечеркнуть
неповторимую Гюнтову суть?

Снова ты, Пер, пустословием занят.
Разве тебя так нещадно тиранят?
Неповторимое! Да ерунда!
Просто ты не был собой никогда.

Как это не был? Ты, что же, слепой?
Что же я делал, как не был собой?
Ты изучи мою сущность сперва,
разве не сам я себе голова?
Все-таки следует чувствовать меру —
нету во мне ничего, кроме Пера.

Вот же наказ, ознакомься, дружок:
«Петера Гюнта, который не смог
в жизни следа никакого оставить,
в ложку отправить и там переплавить».