Генрик Ибсен - Пер Гюнт - стихотворения

Ой-ой, не надо. Что же я сказала!
Эх, Кари, Кари, не возьмешь ты в толк,
что он один – и наш священный долг
ему помочь… Вот куртку залатала…
Жаль, не смогли припрятать одеяло.
А где чулки?

Вон, в ящике небось!

Ой, Кари, посмотри-ка, что нашлось!
Вот с этой ложкой он любил играть…
Все говорил: «Я пуговичник, мать!» —
бывало, плавил, пуговицы лил.
А как-то у отца он попросил
на это дело слиток оловянный —
так тот ему монету Христиана
серебряной чеканки подарил.
«Бери, – сказал, – да помни, чей ты сын!»
Наверно, спьяну различить не мог,
что олово, что золото… Чулок!

Совсем худой… А вот еще один…
Заштопать бы.

Оно бы не мешало.

Заштопаю и лягу. Я устала.
Давно уже мне не было так скверно.

Смотри! Хозяин проглядел, наверно, —
тут две фуфайки!

Что-то не пойму…

Ну, хорошо. Одну отдай ему.
Нет! Лучше, знаешь, спрячем и другую —
не все же парню надевать худую.

Ой, это грех!

Да ладно, все равно!
Отпустит прест – с другими заодно.

Я поставлю засов на сосновую дверь,
чтоб ни тролль не вошел, ни девица, ни зверь.
Я дорогу запру колдунам и чертям,
чтоб они не стучали в окно по ночам.
Все ревут, о дверной барабанят косяк:
«Мы, как мысли твои, от тебя ни на шаг.
Мы приходим в твой дом, мы в кровать
заползаем к тебе,
мы как пепел, как жаркая тяга в трубе;
мы сломаем затвор, словно снежную горку
ручьи —
мы не духи – мы грешные мысли твои!»

Бог помочь, милый! Как идут дела?
Ты звал меня – и, видишь, я пришла!

Ты? Сольвейг? Не поверю! Не шути!
Ты не могла так близко подойти.

Ко мне пришел зовущий голос твой
с малышкой Хельгой, с ветром, с тишиной,
он был в рассказах матери твоей,
в полночных снах, в однообразье дней, —
он эхом прозвучал моей мольбе.
Ты звал меня – и я пришла к тебе.
Весь Божий мир ты для меня затмил,
ни петь, ни плакать не хватало сил.
Я мысль твою еще не разгадала,
да и себя не очень понимала.

А как же твой отец?

Отец и мать…
Мне некого отныне так назвать.
Я порвала со всеми.

Боже мой!
Чтобы прийти сюда?

И жить с тобой!
Будь другом мне! Утешь мою печаль!

Мне с Хельгой расставаться было жаль.
Нет, может быть, с отцом еще трудней…
Всего труднее с матушкой моей.
О, Боже правый, сравнивать-то грех.
Мне было тяжко уходить от всех.

Ты слышала судейский приговор?
Все взяли у меня – участок, двор…

Ты думаешь, из-за клочка земли
всю землю я решила позабыть?

Со стариком к согласью мы пришли,
что если я решусь переступить
границу леса – больше мне не жить.

Я шла на лыжах – и они за мной.
«Куда идешь?» – а я кричу: «Домой!»

Так, значит, прочь засов и молоток!
От грешных дум меня избавил Бог!
Ты хочешь стать охотничьей женой!
Благословенье Божие со мной!

Не приближайся, Сольвейг! Ты чиста!
Не для меня такая красота,
я только посмотрю издалека…
Я понесу тебя! Как ты легка!
Иди сюда. Я не обижу! Нет!
Мне страшно запятнать твой кроткий свет…
Я думал о тебе, не спал ночей —
но разве стоил я любви твоей?
Я строил, ладил, плотничал, строгал.
Но этот домик так убог и мал…

Не все ль равно, богат или убог?
Мне только ветра свежего глоток.
Там, на равнине, воздух так тяжел:
он грудь давил, он гнал меня из сел,
а здесь, в лесу, и песни и покой —
и дом мой, Пер. Я буду жить с тобой.