Леонид Латынин - Праздный дневник

И, шевеля тугим умом,
Неспешно думай о другом —
Ином пространстве этих дней,
Что из-за «там» всего видней.

И всех забот твоих туман —
Всего лишь мизерный обман,
Щепоть золы и легкий пар,
В земной размером плоский шар.

И посему оставь свой сон,
Что закрывает небосклон,
Уткнувшись оком в отчий край,
По еле-еле умирай.

Господи, стадом побыть —
Преблагородное дело,
Сразу вливается в тело
Полузабытая прыть.

В беге на купол Петра
Дышится еле воздушно,
Часто и неравнодушно
Ночью, но лучше с утра.

И замирает душа,
Словно ты в лете и тяге.
Сонно верхом на бумаге
Крыша летает крышá.

Убийцы Цезаря гуляют на свободе,
Живут, болеют чем ни попади —
Инсультами, инфарктами и вроде
Стыдом полуневидимым в груди.

Палач ленив, уродлив и безумен,
Как многие в земле и на земле,
Убийцам Цезаря потворствует игумен,
Поющий рок вполголоса в Кремле.

Божий зрак, мерцая и жалея,
Смотрит вниз на скопище меня,
Ниже храма, выше мавзолея,
На закате праздничного дня.

Смотрит зрак, в мою уставясь душу,
И, насквозь до выдоха пронзен,
Вижу я не море и не сушу,
А кривую радугу Вязем,

Где впервые вздрогнуло пространство
От чужого грешного луча
Вздохом и движением шаманства,
Как от ветра слабая свеча.

Где я брел, не спрашивая меры,
Отдавал не менее, чем брал,
Где глоток полубезумной веры
Был горяч, и короток, и ал.

Где я нес, не ощущая веса,
Где спешил, не ведая дорог.
Где звучала не органа месса,
Хоть играл самозабвенно Бог.

Болонья

Равенна, Данте, пункт ухода
Из ниоткуда в никуда,
Изгнанье – тоже несвобода,
Хотя полезно иногда.

И дверь открыв в приют печальный
За почерневшее кольцо,
Смотрю с улыбкой виртуальной
На безразличное лицо.

Равенна

Что-то музыка дрожала
В бедной крохотной руке,
Тише ветра, тоньше жала
Скрипка пела вдалеке.

Зрак мадонны был нездешен,
Темен, нежен и раним,
Нереален, неутешен,
С бровью светлою над ним.

Как она играла долго,
Что сгорело две луны,
Пересохла где-то Волга
На краю другой страны,

Жизнь прошла эпохи Рима,
Третий Рим к финалу тек.
И знакомый ангел мимо
Плыл, как планер, на восток.

У лавок море копошится мелко,
У мола катер движется едва.
Звенит себе над берегом звонелка
Примерно на исходе Покрова.

И русской речи различимы звуки
Среди разбитых вавилонских плит,
Топорщатся средь хóлмы виадуки,
И тлена запах в воздухе разлит.

Холмы и дни, окрестности в разрухе,
Стада людей пасутся средь колонн.
Их пастыри слепы#, смешны и глухи.
Россия. Рим. Провинция и сон.

Не надо знать, что жизнь не бесконечна,
Не надо верить яви никогда,
С упругих скал ты прыгаешь беспечно
Туда, где дном кончается вода.

И чаек крик не ниже и не выше,
И Новый Свет колеблется на дне,
И тень несолнца в бесконечной нише
На теплых лапах движется ко мне.

И где-то там, за ржавым перелеском,
За перевалом скошенной горы,
Продлится жизнь с неосторожным блеском,
Сокрытая от ока до поры.

Почерк сна не очевиден в яви,
И не мне разгадку угадать,
По колено – жизнь на переправе,
И по шею – смерти благодать.

Кто мне дышит осторожно в спину,
Робкий зов невыразимо – чей?
Я вас добровольно не покину,
И жена, и солнце, и ручей.

Сколько смуты на крупицу веры,
Сколько тела на испуг души,
Знать бы мне единственную меру,
Что жила бы вне – «не согреши».

Где найти и помысла, и власти,
Свет пока небесный не погас,
Вот над этой, не червонной масти,
Темной силой, мучающей нас.

Как же были мы с тобою неловки —
Два волнения, две смуты, две руки,

Два сомненья, две надежды невзначай,
Чай с рябиной, чай с калиной, с верой чай.