Леонид Латынин - Праздный дневник

Чем ближе ты, тем кара тяжелей,
Тем беззащитней перед каждой тварью,
Но ты живи и сердца не разлей
На тротуаре теплой киновáрью.

Ты их люби, прощая до конца,
Предавшую не оставляя душу.
Коль не случилось кары от Творца,
Я тоже их за это не разрушу.

Всей самой белой памятью своей,
И черною – дотла и без остатка —
Жалей людей, воистину жалей,
Всю жизнь жалей, и медленно, и кратко.

Дорогой мой, родной обыватель,
Мой помощник и мой господин,
Потребитель и мой наниматель,
Современник до самых седин,

Неподкупный, непереродимый,
С кем мы связаны общей страной,
Обывай понемногу, родимый,
И владей на здоровие мной.

Потому что когда-нибудь всё же,
На просторе безумной Москвы
В незатейливой бронзовой роже
Мы сольемся с тобою, увы…

В этом мире одиноком
Без начала и конца
Разминулись ненароком
Два серебряных кольца,
Два греха и два рассвета,
Две надежды, два тепла,
А вверху – ночное лето
Плещет в сонные крыла.

Возле самого зенита,
Неподвижна, как луна,
Легким облаком прикрыта,
Тень бессмертия видна.

А. Парщикову

Мы жили больно дни и годы,
И бездны желтый голосок,
Не раз, пронзив глухие своды,
Стучался медленно в висок.

И отнимал такие силы,
Такие лучшие дела,
Что храм таинственный могилы
Не принял грешные тела.

И вот живем, почти бессмертны,
Смерть пережив в душе не раз,
И мысли, тусклы и инертны,
Не покидают тускло нас.

Но эта истина изжита,
Горька она и неточна,
В нас только прошлое убито,
Где мудро правил сатана.

И в нашей власти все границы
Времен прожитых пересечь,
Ленивым взмахом вольной птицы
Себя в грядущее увлечь.

Как льдом ни скованы усилья,
Как ни задавлены они,
Вода имеет тоже крылья
В свои единственные дни.

И клокоча, не зная меры,
Летит, верша нелегкий бой.
А власти гибельной примеры —
Удел смирившихся с судьбой.

М. Тереховой

Выплываю из омута,
Попадаю в грозу,
Снова время расколото
На удар и слезу.

Снова время направило
В Зазеркалье шаги,
Где железные правила
Безнадежно строги.

Где смешно милосердие
И защита слаба,
Выживает усердие,
Вымирает судьба.

Безымянные ратники,
Мы торопим шаги,
Вымирают соратники,
Выживают враги.

Но пока еще трудятся
В нас и время и честь,
Безнадежное сбудется,
А надежное – есть.

Все равно, кого любить,
Все равно, кому молиться,
Лишь бы к берегу прибиться,
Лишь бы строить, а не плыть.

Дом с окошком и крыльцом
Возвести рукой не слабой,
В нем родить с дородной бабой
Дочку с писаным лицом.

И смотреть, как худо-бедно
Люди мудрые снуют,
Пьют, плутуют, правят суд,
Понемногу устают,
Постепенно мрут бесследно.

Уходит речь из памяти моей,
Тепло руки в ладони остывает…
Прошу тебя, и музыку развей,
Которая в душе моей витает.

И этот жест, что бережней крыла
Птенца слепого в сгорбленной ладони,
И эту весть, что женщина была
Попутчицей нечаянной в вагоне.

И все ладони на сырой коре
В заклятии старинного обряда,
В осенней той и пасмурной поре
Московского святого листопада.

Освободи от смуты, наконец,
От ожиданья жаркого озноба,
От этих двух невидимых колец,
Связавших нас невидимо до гроба.

От страха новой встречи сохрани,
От всех надежд, что сердцем завладели.
Пусть ночи все и медленные дни
Для нас не собираются в недели.

Одно прошу у минувших времен,
Одной не излечить мне нежной жажды —
Оставь душе несовершенный сон,
В котором были счастливы однажды.

Мне бы выдохнуть имя «Арина»,
Мне б пустить его птицей в ночи,
Только знаю – судьбы половина
Не ответит, кричи не кричи.

Где по свету тебя замотало,
Что ни писем твоих, ни звонков?
Видно, мало нас било, и мяло,
И ломало во веки веков.