Уильям Блейк - Бракосочетание Рая и Ада. Избранные стихотворения и поэмы

Молча пред ними стоял Лафайет,
ожидая их тяжбы, —
И приказали войскам отойти за черту в десять миль [48] Вымышленный эпизод.
от Парижа.
Старое солнце, садясь за горой, озарило лучом
Лафайета,
Но в глубочайшей тени было войско: с восточных
холмов наплывала
И простиралась над городом, армией, Лувром
гигантская туча.
Пламени светлою долей стоял он над пламени
темною долей;
Там бесновались ряды депутатов и ждали решенья
солдаты,
Плача, чумной вереницей струились виденья
приверженцев веры —
Голые души, из черных аббатств вырываясь
бесстыдно на божий
Свет, где кровавая туча Вольтера и грозные скалы
Жан-Жака
Мир затеняли, они разбивались, как волны,
о выступы войска.

Небо зарделось огнем, и земля серным дымом
сокрылась от взора,
Ибо восстал Лафайет, но в молчанье по-прежнему,
а офицеры
Бились в него, разбиваясь, как волны о Франции
мысы в годину
Битвы с Британией, крови и взора крестьянской
слезы через море.
Ибо над ним воспарял, пламенея, Вольтер,
а над войском — Жан-Жака
Белая туча плыла, и, разбужены, войнорожденные
зверства
Льнули ко грому речей, вдохновленных свободой
и мыслью о мертвых:
«Коль порешили вы в Национальном собранье
войскам удалиться,
Так и поступим. Но ждем от Собранья и Нации
новых приказов!»

Стронулось войско железное с огненным громом
и грохотом с места;
Ждали сигнальной трубы офицеры, вскочили
в седло вестовые;

Близ барабанщиков верных стояли, скорбя,
капитаны пехоты;
Подан был знак, и дорос до небес, и отправилось
войско в дорогу.
Черные всадники — тучи, чреватые громом, —
и пестрой пехоты
Двинулись толпы — при звуках трубы
и фанфары, под бой барабанный.
Топот и грохот, фанфары и трубы качнули
дворцовые стены.
Бледный и жалкий, Король восседал в окруженье
испуганных пэров,
Сердце не билось, и кровь не струилась, и тьма
опечатала веки.
Черной печатью; предсмертной испариной тело
и члены покрылись;
Пэры вокруг громоздились, как мертвые горы,
как мертвые чаши,
Или как мертвые реки. Тритоны, и жабы, и змеи
возились
Возле державных колен и сквозь пальцы
державной ноги подползали,
Ближе к державной гадюке, забравшейся
в мантию, дабы оттуда
С каменным взором шипеть, потрясая французские
чаши; настало
Всеотворенье Всемирного Дна и восстанье
архангелов спящих;
Встал исполинский мертвец и раздул надо всеми
их бледное пламя.

Жар его сжег стены Лувра, растаяла мертвая
кровь, заструилась.
В гневе очнулся Король и дремотные пэры, узрев
запустенье:
Лувр без единой души, и Париж без солдат
и в глубоком молчанье,
Ибо шум с войском пропал, и Сенат в тишине
дожидался рассвета.

ПРЕЛЮДИЯ
Видит Уртоны дщерь тенистая Орка в крови. [49] Уртона, в мифологии Блейка, олицетворение инстинкта, интуиции; предстает в виде кузнеца, обитающего в провалах и пещерах. Дочь Уртоны — символ Природы после грехопадения. Насилие Орка над дочерью Уртоны знаменует начало революционной войны.
Носит ему еду четырнадцать пламенных солнц.
Кормит она его: в железном кувшине питье,
В чаше железной яства; косы царевны темны;
Пламенем полн колчан — в руке у нее,
под рукой —
Лук окаянной ночи, стрелы смертельны — и все!
Большего ей не надо! Неуязвима она,
Хоть и нагая, — тучи ластятся к чреслам ея;
Тьмою стоит безмолвной, звука не ведал язык;
Пробил постыдный час — жаждет объятия Орк!

«Темная Дева, — рек власатый, — отец твой
сковал
Цепи великие телу — но дух мой парит
В небе орлом свободным, рыскает яростным львом
В горных ущельях, мчится мощным китом
в глубину.
Волнами всхлестнут, змием вьюсь я к Уртоне
в чертог,
Члены твои нагие лаской дерзаю обвить
В мыслях! Канадских пустынь пленник, я сохну,
пленен,
Властны ли цепи Дух мой страсти лишить?
Чуть придешь,
Жадно реву, кровавым взором тебя познаю —
Тщетно! Ты, в тучах скрыта, ложа бежишь моего».

Молча, как страсть безумья, грозно, как ревность
миров,
Дикие плечи цепи сбросили — подлинна мощь!
Чудные чресла рознял, к лону, ликуя, припал —
Радостно лоно, пышет жаром, и тучи ушли —
Огненный взор его прожег их молчащую глубь.
Девственный крик ответил яростной страсти самца:
«Знаю тебя, нашла тебя, никогда не уйду!
Детище божье, жилец Африки вечно ночной,
Пал ты, даруя мне жизнь в темной юдоли смертей!
Ярость я чую, злость, Америки схватку и стон,
Горесть корней, сцепивших руки в подземной
борьбе.
Вижу я Змия днесь, в Канаде он слюбит меня!
В Мексике схватит Гриф! И Лев похотливый —
в Перу!
Вижу Кита у брега, душу мне выпьет до дна!
О, что за боль! Мой мороз в пламени стаял твоем!
Вот она, Смерть, настала! Вот он, предсказанный
гнев!»