В эти дни преступные
Дышит всё подделкою —
И подделкой крупною,
И подделкой мелкою…
Девушка учтивая,
Перышком поскрипывай
И печать фальшивую
Ставь на справке липовой!
4
Постоял у корпуса.
Самокрутку выкурил.
Холм полночный сгорбился,
Как в походе Игоря.
За холмом-то половцы.
Так и ждут, чтоб вылезти.
Слышится, как полозы
Ползают, извилисты.
Не слыхать ни голоса
Птицы, ни собачьего
Лая, — только полозы
Проползают вкрадчиво.
Только близко половцы
С копьями и с луками.
А казарма полнится
Яростными слухами.
Что сосед вполголоса
Говорит — не вынести.
По казарме полозы
Ползают, пружинисты.
Слух за слухом тужится
Сердце обволакивать,
Чтоб в поту от ужаса
Среди ночи вскакивать.
5
Время ураганное,
И бывает всякое…
Жизнь у нас престранная,
Жизнь у нас двоякая!
В мыслях безалаберно.
Что же с нами станется?
(А в театре лагерном
Ставят «Бесприданницу».)
Завтра, может, за ноги
Выволокут недруги.
(Курсы по механике,
Курсы по электрике.)
Завтра яму выроют,
Сгинешь смертью лютою.
(Кто-то спекулирует
В лагере валютою.)
В коридоре — дамочки
Голосок взволнованный
Перед детской ванночкой
С сельдью маринованной.
Там торговля шумная —
Вмиг селедка кончится!
(Время хоть и чумное —
Пировать нам хочется!)
То этаж казарменный
Или круг то адовый?
Небо светозарное
К нам ты не заглядывай.
6
За стеной казарменной,
Где пустырь заброшенный, —
Куст дрожит обшарпанный,
Куст дрожит встревоженный.
Дальше, за канавою —
Кинутая, бренная,
Сломанная, ржавая
Техника военная.
Крылья самолётные
Утонули в клевере.
Птица беззаботная
Свищет на пропеллере.
Остов от «мерседеса»
С острыми останками,
Где «мерседес» сверзился
В ров противотанковый.
Сгнившее сидение
С выдранной пружиною.
Тонкие сплетения
Свиты паутиною.
Колесо орудия
Из травы возносится.
А кругом безлюдие.
Птиц многоголосица.
7
В поисках сокровища
Хлам переворачивай!
Для мальчишек что ещё
Может быть заманчивей?
И нашли два мальчика
Среди хлама мятого
Что-то вроде мячика,
Но тяжеловатого.
Да беда с ребятами:
Слишком любознательны.
Что внутри запрятано?
Вскроют обязательно!
И железкой крепкою
Между створок чиркая,
Вклинивались щепкою,
Точно растопыркою.
Как ударит зарево
Среди поля голого!
Витеньке Трубарову
Размозжило голову.
Кровь на камни вытекла.
Он лежит не двинется.
А всего-то Витеньке
Было лет одиннадцать.
На земле взъерошенной
Вечно неурядица.
Жизни рано скошенной
След легко теряется.
Но и годы-мамонты
Поступью не выбили
У меня из памяти
Этой скорбной гибели.
Сегодня новый замысел возник.
Возможно, что последняя из книг.
(Какая-то должна же быть последней!)
Когда тебе уже за шестьдесят,
То дни большими звёздами висят
И падают за крышею соседней.
Немедленно стихами стать должно
И то, что я сейчас гляжу в окно
Автобуса, и эта автострада,
И вереница мчащихся машин,
И клёны, и летящие с вершин
Десантные отряды листопада.
В Нью-Йорке я провёл четыре дня.
Там было выступленье у меня.
Читал стихи на вечере Литфонда.
Нью-йоркская знакомая толпа.
Со всех помоек мира шантрапа
По улицам ползла, как анаконда.
Я, несмотря на всё, люблю Нью-Йорк!
Меня всегда приводит он в восторг —
И день и ночь меняющийся город.
И всё с тобой случиться может тут,
Тебя вознаградят и вознесут,
И за нос проведут и объегорят!
А в Гринвич Вилидж перемен полно!
Но эти банки, лавки и кино
Ответного не вызовут рефлекса
В душе. Но, как и тридцать лет назад,
Я ресторан О.Генри видеть рад,
Он неизменен — чинный храм бифштекса.
Читать дальше