Игорь Чиннов - Собрание сочинений - В 2 т. Т.1 - Стихотворения

Я постиг особенное зодчество:
Лунный выстрою дворец,
Чтобы мир благого одиночества
Мне открылся, наконец.

Будут тени, в бархаты одетые,
В узких лодках проплывать,
Будто серебристыми стилетами
Резать меркнущую гладь.

И на бледные немые тени я
В той Венеции — другой —
В голубом четвертом измерении
Погляжу, мой дорогой.

Если бы мне глоток того эликсира,
Который дарует людям вечное счастье!
Улыбнись, Фортуна, пленяй, Пленира,
Прилети, как нежная птица-лира,
Заблистай опереньем, скажи: здрасте!

Я бы, наверное, растерялся совершенно,
После эликсира все бы кружилось,
И я бы испугался сладкого плена
И не знал, что сказать, и она бы спросила:
— Чего же ты смотришь, скажи на милость?

К вечеру стало нежнее, весеннее,
Свет в облаках заблестел серебристее.
Кажется, свет означал всепрощение,
Был обещанием райской амнистии
Всем осужденным, всем заключенным.

Птицы в просвеченном небе летали, и
Сердце решило, что свет предвечерний —
Вроде предсмертной реабилитации
– Да, не посмертной, лучше предсмертной —
Всех осужденных, всех обреченных.

Улыбнись, царевна Несмеяна,
Несмеяночка, молчаночка, тишинка!
О, морозинка, малиновка, малинка,
Kaк березка из тумана!

Дайся в руки мне, царевна Лебедь,
Ты жемчужинка, изюминка, снежинка,
Ты летучая, прозрачная пылинка,
Звездочка в осеннем небе!

Подлети, царевна Недотрога,
Дайся в руки, тучка, льдинка,
Светлая бессмертника, раинка,
Поиграй со мной немного!

А умрем – заживем на поверхности солнца,
Два сияющих протуберанца.
(Наши души там будут, как два иностранца,
Два неопытных переселенца.)

Спросит огненный дух: «Как по-беженски
время?
Как по-божески Божие имя?»
(Завывать и плясать будет бурное пламя,
Будто дикое, страшное племя.)

Ну, а ты говоришь: «Где лучи слишком ярки,
Там играть можно только в жмурки.
Наши души поедут на сивке-бурке
И растают, смешные Снегурки!»

Я говорил о радостном и грустном
В пещере — сталагмитам и моллюскам.

Нетопыри прислушивались вяло
В холодной ночи зрительного зала.

Но проплывал огромный черный лебедь
Сквозь темный шорох, сквозь неясный лепет,

Огромные бессмертники сухие
Шуршали о бессмертной Мусикии –

Но синие большие асфодели
Под синим снегом зябко холодели,

И черный парус падал, цепенея,
Как тень от арфы мертвого Орфея.

Гулкий простор португальского храма.
Здесь усыпальница Васко да Гама.

В столь же огромной гробнице покоясь,
Равен ему по величью Камоэнс.

Здесь мореплаватель, здесь и поэт:
Оба открыли невиданный свет.

К мраморной, мрачной, высокой гробнице
Русский поэт подошел — поклониться.

Ну, помечтай, что и мы удостоимся
Пышной гробницы не хуже Камоэнса!

(Или — другая, непышная версия:
Много забвения, мало бессмертия?)

Что искусство? — порой говоришь:
Талисман, амулет, фетиш?
А пожалуй, искусство лишь

Голубая глупая блажь,
Только призрак, обман, мираж,
За который копейки не дашь.