Игорь Чиннов - Собрание сочинений - В 2 т. Т.1 - Стихотворения

Ни проститься, ни расстаться,
Ни остаться навсегда:
Понеслась за вихрем танца
Синеватая звезда.

Крылья черные забьются –
Не целуйся до зари.
С позолоченного блюдца
Зерен черных не бери.

Ранним утром заструится
Золотистый водомет,
Солнце красное взойдет,
Сердце красное возьмет
Шемаханская царица.

Попрыгай, душа-попрыгунья,
Над миром земным повзлетай!
Слетай в облаках полнолунья
В еще небывалый Китай!

Попробуй, душа-попрошайка,
Нам выпросить лишний часок,
Чтоб легкая быстрая стайка,
Шумя, опустилась у ног.

Спляши-ка, душа-чародейка,
Чтоб месяц не скоро погас,
Чтоб тонкой, холодненькой змейкой
Судьба не ужалила нас.

Кружись-ка, душа-молодица,
В мерцании бледном ночном!
Пусть тень от плясуньи ложится
На небо веселым пятном!

Кометой, душонка-летунья,
Над миром дугу опиши!
В холодную ночь полнолунья
Спляши-ка, душа, от души,
Сестренка созвездий больших!

Небожитель, селенит!
След серебряный спирален
В синем воздухе сквозит
Светлый инопланетянин.

Скучно стало в неземном
Доме, городе, районе?
Пляшет призрак, серебром
Светится на небосклоне.

Синий с белым небосклон
Плясуном лихим исчерчен.
Селенит – бессмертен он?
Нет, наверно, тоже смертен.

Вот, пританцевал сюда,
Кувыркается, резвится.
Перед смертью иногда
Хочется повеселиться.

От земной и неземной
Утомительной печали
Сделать хочется, родной,
Легкое сальто-мортале.

Сердце почти размагничено,
Милый магнит!
Только покой безразличия
Тихо манит.

Что-то в машине развинчено,
Печальный вид.
Моной леонардодавинчиевой
Судьба глядит.

Зачем так смотришь загадочно?
Смерть у дверей?
Уже ремень передаточный
Слабей, слабей.

Сердце — с ним прожил всю жизнь я.
Оно — еще поживет?
У этого старого дизеля
Неровный ход.

Одни сожаления поздние,
И нет запасных частей.
…Стань поэзией, злая коррозия
Жизни моей!

Оранжевато-розоваю-серый край
Большого неба стал желтее.
Причуда бога-чародея,
Сиянье нежное, заманивай, играй!

Сигналы огненные из страны чудес
Инопланетные приветы –
Какие верные приметы!
Не очень верные, но все равно: с небес.

Вернее — знак, что вечер начинается,
Что в поле холодно и голо,
Что солнечного ореола
Нам видеть до утра не полагается,

Что море тускловато, не серебряно,
Сиреневато, темно-серо,
Холодное, точно пещера,
В которой солнце мертвое затеряно.

И сумерки прелюдию забвения
Играют медленно и вяло.
И нам из зрительного зала
Уже пора — в другие измерения.

Ты был жив недавно. Тяжело болел.
Пишет брат: в кругу семьи.
Утром, около семи.
(Начали снежинки снова свой балет.)

Неразборчив почерк, серое письмо.
И неясные слова
(И опавшая листва)
Мерзнут на дороге: холодно зимой.

Свет над парком бледен, бледно-желтоват.
И коричневы дубы.
И, как вестники судьбы,
Грозно-бронзовые всадники стоят.

Ты был жив, и небо — было голубым.
И кормили голубей
Старики, и был слабей
В желтенькой аллее серо-сизый дым.

А письмо, как птица: вот, летит в бассейн,
В воду черную само.
С черной кромкой то письмо,
Скучный вестник смерти в скучной жизни сей.

Не душа, а легкий пар,
Говорят, у кошки нежной.
Паром полон самовар:
Чай душистый, жар душевный.

Ты не оборотень, нет,
Черный кот розовоносый?
Хоп, прыжок — и ваших нет:
Аль-Рашид сидит полночный.

Попрыгун ты, друг Гарун,
Что с тобой, халифом, делать?
Что мне даришь – изумруд?
Только череп, только челюсть?!

Ты бы лучше мне принес
Луч от лампы Аладдина.
Полно, призраки! От вас
Холодище, холодина.

Милый друг, спасибо за молчание:
Сладко кушать тишину.
В нереальной, неземной компании
Я от шума отдохну.