Нина Воронель - Ворон – Воронель

Я выбирала, как невесту,
Один зеленый огурец,
И шла по тающему насту
В свой белокаменный дворец.

Моя душа желала мира,
Но мир не шел к моей душе,
И коммунальная квартира
Ждала на верхнем этаже.

Набором вечных категорий
Пестрели столбики газет,
И волновалась в коридоре
Большая очередь в клозет.

Дымились в блюдечках окурки,
Пылились книги в тесноте,
Кипели чайники на кухне,
И мира не было нигде…

Когда вечер шагами заполнен
И на сотни окон измельчен,
Остывают июльские полдни
В подворотнях, пропахших мочой.

Остывают июльские грозы
В полутьме коммунальных квартир…
На работу выходит угрозыск,
На охоту выходят коты.

Бродит ветер, ленив и заносчив,
И брезгливо касается стен;
И дома выплывают из ночи,
Осененной крестами антенн.

Сперва мне было не до шуток
На улицах твоих, Москва,
Язык автобусных маршрутов
Был непонятен мне сперва.

Но мне открылся постепенно
Крылатый смысл твоих кривых,
И я в лицо узнала стены,
И пульс мой к скорости привык.

И, настрадавшись до отвала,
Я приняла твои права,
Но неизменно оставалась
Ты мачехой моей, Москва.

Как ни зови, как ни аукай,
Никто не отзовется мне,
И ни в одном из переулков
Мне не зажжется свет в окне.

Меня ни братом, ни сестрою
Не одарила жизнь в Москве:
Лишь с матерью-землей сырою
Сиротство состоит в родстве.

А мне бы только лампу в доме,
Где у стола сидит семья,
Чтоб затянулась на изломе
И на излете жизнь моя.

Часы нанизывать, как бусы на шнурок,
Так сладко, так спокойно, так утешно…
И не искать подтекста между строк,
И за судьбой не гнаться безуспешно,
Не ведая, что в ярости поспешной,
Противник нажимает на курок.

Часы разбрасывать, как бисер для свиней,
Так сладко, так утешно, так спокойно…
И жизнь свою, не отмечая дней,
Растрачивать беспечно и разбойно,
Не ведая, что будущие войны
Уже предел отмерили на ней.

Часы разменивать, смеясь, по пустякам, —
Не сделать ни одной ошибки крупной,
И постигать премудрость по слогам,
Так трудно для меня, так недоступно,
Что и не стоит в робости преступной
Пытаться русло перекрыть стихам.

Я так живу, как будто сотни лет
Отмерены мне щедрою судьбой:
Все суета и суета сует,
И некогда побыть самой собой,
Чтоб в чьей-нибудь душе оставить след;
Чтоб мусор от порога отгрести,
Оберегая мир своей души;
Чтоб удержать на время рубежи,
Пока все мысли собраны в горсти,
Пока еще судьба в моих руках,
Пока она хранит следы тепла,
Пока не растерялась в пустяках,
Сквозь пальцы в суете не протекла.

Так и верчусь между вечным и срочным,
Между «нельзя» и «надо».
Между любовью, не лезущей в строчку,
И флиртом с доставкой на дом.

Так и верчусь между данным и взятым,
Между «нельзя» и «можно»,
Между наследственным пышным задом
И сухощавостью модной.

Так и верчусь между мелким и ценным,
Между пройденным и встреченным,
Между нелепым еврейским акцентом
И нормами русской речи.

Так и верчусь между бывшим и будущим,
Между кастрюль и книг,
Между любовью к заботам будничным
И нелюбовью к ним.

Так и верчусь между жизнью и смертью,
Между весами и гирей,
Что означает: живу на свете
Так же, как все другие.

Мне стыдно признаться: я верю в приметы, —
И в цифру тринадцать, и в порчу, и в сглаз…
Твердит мне кукушка сегодня с рассвета,
Что задан мой день и назначен мой час.

Твердит мне кукушка, что путь мой намечен,
Но, просьбы свои зажимая в горсти,
С утра я гадаю на чет и на нечет
В надежде руками беду развести.

Провижу отчаянья край непочатый
И, тщетно в закрытые двери стучась,
Прошу у кукушки минутной пощады,
Заведомой лжи и отсрочки на час.

Но стонет кукушка в осиновых рощах,
Но судит меня по законам земным,
И ставит отказа двузубчатый росчерк,
И плачет сама над бессильем своим.