Нина Воронель: Ворон – Воронель

Пригнуться, — чтоб не сразу навалилось,
Чтобы продлить смещение времен!
Еще: «А он-то с ходу: ваша милость!»
Уже: «Ботинки отнеси в ремонт».

Экран еще хранит следы ковбоев,
А зал уже в заботы погружен,
И тягостно бредут под их конвоем
Сплоченные ряды мужей и жен.

А в небе некто, мудрый и высокий,
Зажег советы для лихих годин:
«Храните ваши деньги», «Пейте соки…»
«Звоните о пожаре «ноль-один».

Я буду делать всё, как все:
Я буду деньги класть в копилку,
Я буду шубу шить к весне
И строки ладить под копирку.

Я буду делать всё, как надо:
Рожать детей, стирать белье, —
И, может, получу награду
За отречение свое.

За то, что я полы мету,
За то, что тру корицу в ступке,
Мои «желаю» и «могу»
Пойдут друг другу на уступки.

Мне будет дан условный знак,
Что не свихнется жизнь внезапно,
И буду я сегодня знать,
Что стану делать послезавтра.

Не захочу чужих мужей
И не сгорю в огне недобром…
И будет мир в моей душе,
И будет дом мой просто домом.

Нам кажется, что мы еще успеем
Любить любимых и платить долги:
Вот стены возведем, поля засеем
И выбелим известкой потолки.

Нам кажется: сейчас мы зубы стиснем
И для работы время сбережем,
А завтра матерям напишем письма,
Детей поймем и приласкаем жен.

Но никогда не завершить тяжелый,
Неблагодарный и высокий труд…
За это время постареют жены,
Отвыкнут дети, матери умрут.

Рассвет был проветрен и солнцем продраен,
И каждый троллейбус был чист на просвет,
Тянулись трамваи с рабочих окраин
И раем казался пустынный проспект.
Потом по какому-то тайному знаку
Его затопили потоки людей,
И разом был вывернут рай наизнанку,
И кончилось утро, и начался день.
Открылись ларьки с пирожками и сдобой,
Осенние листья шагами смело,
Толпа на углу штурмовала автобус
И пенилась в черной воронке метро.
Бурлила толпа в телефон-автоматах,
В кафе-автоматах и просто в кафе;
Авто развозили юнцов фатоватых
И старцев, созревших для аутодафе.
Пока в темноте не затеплились фары,
Пока фонари не зажглись в темноте,
Москва клокотала в своей предынфарктной,
Почти нестерпимой дневной суете.
Москва надрывалась в делах неотложных,
В бегах неизбежных и спешных долгах,
Под грузом сосисок и фруктов мороженых,
Конфет, сигарет и газет на лотках.
И не было жизни без этой напрасной,
Прекрасной погони за завтрашним днем,
И лес был не лесом, не праздником праздник,
Не отдыхом отдых, огонь — не огнем.

Опять несут подарки детворе,
Опять плащом ложится снег на плечи…
Был трудный год окончен в декабре
И новый начался,
ничуть не легче.

А ведь казалось; будет поворот,
Мы все, что наспех сметано, распорем:
Но вот он, долгожданный Новый год,
Передо мной ложится минным полем.

Здесь каждый шаг мне предвещает взрыв,
И лишь однажды можно ошибиться,
И все равно: хоть причитать навзрыд,
Хоть молча головой о стенку биться,

И все равно: судьба свое возьмет,
С судьбою невозможно сторговаться…
Но, слава богу, жизнь полна забот, —
Она идет, и некуда деваться.

Ведь каждый в доме должен быть одет,
И ежедневно новые заплаты,
И ежедневно должен быть обед,
И чтоб хватило денег до зарплаты.

И, как неделя, пролетает год:
Февраль, июль, суббота, воскресенье…
Мне некогда заглядывать вперед,
И, может, в этом все мое спасенье.

Неровен час, отступятся заботы,
Неторопливо время потечет,
И жизнь, освободясь от позолоты,
Предъявит мне неоспоримый счет.

Неровен час, по щучьему веленью,
Войдет порядок в мой нелепый дом,
И я, с моим тщеславием и ленью,
Предстану перед собственным судом.

Неровен час, я просто догадаюсь,
Как выгляжу без лести и прикрас…
Что я отвечу? Чем я оправдаюсь?
Как обману себя на этот раз?

Застигнутый с ночью дождливым рассветом,
Испуганный сумрак уже не жилец…
Обманутый солнцем,
Ограбленный ветром,
Оплаканный небом
Качается лес.