Нина Воронель - Ворон – Воронель

Этот город мне нужен затем,
Чтобы сбиться с привычного ритма,
Чтоб коснуться трагических тем,
Затаенных во времени скрытно.

Этот город мне нужен затем,
Чтобы в сердце раскрылись кавычки,
Чтоб картины рванулись со стен
Из захватанной рамы-привычки.

В этом городе время идет,
Неподвластное общим законам,
Этот город мне нужен как дот
На переднем краю обороны.

Мой дед был слепым, —
Он стоял у окна
И смотрел в пустоту за окном,
И никто его не любил…

Мой дед был слепым, —
Он не видел огня,
Он чувствовал только дым.

Мой дед был слепым, —
Только старый приемник
Иногда разговаривал с ним…

Мой дед был слепым, —
Он ронял на пиджак
Кашу и хлебные крошки,
И никто его не любил:
Все дети, пороги и кошки
Всегда враждовали с ним.

Мой дед ко лбу привязывал тфилин
И долго молился Богу,
Но Бог не смотрел в его сторону,
И Бог его не любил.

Мой дед был слепым, —
Только стены
Помогали ему ходить…

Мой дед был слепым, —
Он умер,
И все забыли о нем…

Немедленно теряет цену
Пустой словесный перезвон,
Когда являются на сцену
Неурожай и произвол.

Тогда я отдаю в солдаты
Любимых спутников своих —
Мои восходы и закаты,
Которые не лезут в стих.

Они уходят рота к роте,
Любимые мои слова,
A там на бреющем полете
Их настигает жизнь сама.

На смену скошенной пехоте
Приходят парни от сохи…
И обрастают грубой плотью
Необходимые стихи.

Неделю, как сотню, лучше не трогать,
Едва разменяешь — летят четверги,
А после придется у Господа Бога
По ночам отрабатывать за долги.

Неделя, как сотня, — была и не стало:
Считай, не считай, понедельник не в счет,
А там и среда от Калужской заставы
Спешит по мостам до Никитских ворот.

А к пятнице в прачечной у Арбата
Последний червонец летит под откос,
И вновь понедельник собакой лохматой
Себя лихорадочно ловит за хвост.

Может быть, к этой развилке дорог
На меринке гнедом
Подъехал когда-то Иван-дурак,
Вооруженный кнутом.

А кто-то на розовом срезе пня
Жженным углем написал:
«Направо поедешь — погубишь коня,
Налево — погибнешь сам».

Дорога разматывает моток
Шлагбаумов и мостов,
Дорога расхваливает товар,
Как выездной Мосторг,
На виражах, как живая тварь,
Надсадно воет мотор.

Трупы раздавленных за ночь собак
Милиция уберет,
Дорожные знаки на желтых столбах
Расскажут весь путь наперед.

Дорожные знаки любой перегон
Знают наперечет:
— На двести метров обгон запрещен,
Впереди крутой поворот.

Но не подскажут они никогда,
По каким не ездить мостам,
На какой из дорог ты погубишь коня,
На какой ты погибнешь сам.

Клохчут куры на насесте,
Лает пес на ветер,
Танькин муж пропал без вести
Где-то в сорок третьем.

Прочесали ночью танки
Поле за кустами,
И остались на полянке
Горы ржавой стали.
На обугленной портянке
Растопилось сало, —
Был когда-то муж у Таньки,
А теперь не стало.

Село как село, — за избой изба
И улица посредине,
Корова в хлеву, на окне резьба,
Картошка — себе и скотине.

Село как село, мужиков на полатях
Раз-два и вся арифметика:
Ванюшка-придурок, Степан-председатель,
Да сторож безрукий — Федька.

Село как село, — живут с трудодня
И платят налог натурой,
Маруська весной родила двойнят:
Должно быть, ветром надуло.

Баба разве человек?
Бабий век — короткий век,
Сорок лет — и бабы нет:
Кости да морщины…
Как текучая вода,
Торопливые года.
Как зыбучие пески,
Ночи без мужчины:
Наливаются соски,
Хворь ломает спину, —
Неужели никогда
Не родить мне сына?

Жизнь прошла,
Как не была,
Поминай, как звали…
Жили-были, поживали,
Черствый хлеб жевали.

На насесте клохчут куры,
Маятник качается,
От зевоты сводит скулы —
Значит, день кончается.
Гриша, глаз прищуря хмуро,
С фотографии глядит:
«С кем крутила шуры-муры
С той поры, как я убит?»