Константин Арбенин - Зимовье зверей

Вырубаю эту ересь,
Но в башке звучит само:
Башаков поёт про Элис,
Комаров — про жизнь-дерьмо.

Раньше мыслей было столько!
А теперь — в мозгу простор,
И из рифм осталась только
«Гибралтар и Лабрадор».

Он теперь не спит ночами,
Воет выпью на луну
И четвёртый год встречает
Тридцать первую весну.

Отзвенели пароходы,
Усвистели поезда.
У природы нет погоды,
У природы — как всегда.

У матросов нет матрасов,
А у природы — тра-та-та…

Язык… Не нос! Не ухо, не нога!
Что может быть прекрасней языка!
Длина и продолжительность звучанья,
Прикосновенье, поцелуй, молчанье…
Есть в языке иная красота:
Он мягок — и упруг, упрям — и гибок,
Он, как снаряд гимнастики для рта,
Незаменим для рожиц и улыбок,
Для всякого кривлянья, и к тому же
Незаменим для заплетенья кружев
Из лжи и лести, кривды и интриг…
Но если без деталей, напрямик:
Любой язык — лишь отраженье жеста,
А главных только два — мужской и женский;
Язык свободы и язык блаженства.
О, сколько нам причудливых открытий
Готовит столкновенье этих сфер
В одном раю! Хватило б только прыти
Перешагнуть языковой барьер, —
И неважны уже словарные запасы!
Уменье говорить и чувство стиля
Нам заменяют магнетические пассы, —
Язык штормит, он не выносит штиля!
О, море словоблудия опасно!
Природа языка так сладострастна,
Структура так мучительно тонка —
Французский шарм, английское скольженье, —
Когда находишься под властью языка,
Есть прелесть даже в неглубоком погруженье
В то розовое влажное суфле,
Исполненное пагубного флёра.
Гимн осязанью! Как писал Рабле,
Язык нам дан, чтоб чувствовать партнёра.
Почувствовать, понять, проникнуть, слиться!
Он сам себе посредник-переводчик,
На кончике которого таится
Всё то, что остаётся между строчек, —
Любовь и смерть вселенной. И в придачу —
Возможность ощутить, что грех оболган,
Из первых уст. Как говорит Боккаччо,
Язык — вторичный детородный орган,
Ему знакомы девственные звуки
Рожденья слова. Дантевские муки!
Угроза глубины и чувство вкуса
В нём обрели возможность породниться,
В объятиях прекрасного искуса
Пройти меж двух классических традиций
Справа налево или сверху вниз…
(Тамара! Маргарита! Анаис!..)
И, если вы хотя бы раз любили,
Вам этот вкус знаком наверняка.
Как скажет позже некий Генри Миллер,
Художники в долгу у языка.
(И кто бы говорил! Замечу кстати,
Как правильно сказал один издатель,
Пока их хорошенько не побьют,
Художники долги не отдают.)
Вернемся же к предмету разговора.
Во дни сомнений, тягостных страданий,
В часы того великого раздора
Лишь он был маяком моих скитаний!
И собственной гордыне на потребу
Его, его показывал я небу!
И в самую трагическую пору,
Низвергнутый из Божеского лона,
Лишь в нем одном я находил опору.
Он дал мне сил, довёл до Вавилона,
Где я его носителей возвысил
И научил — поверх иных голов —
Бесформенные самородки мыслей
Переплавлять в тугие слитки слов.
Чем это кончилось? Да не о том же речь,
Что я их всех не смог предостеречь…
Да, в языке бывают междометья.
Но даже щас, когда прошли столетья…
Я знаю: нет надёжнее оплота
Для сброшенного в бездну полиглота.
Пою язык! Пью за его бескостность,
Покоя не дающую уму.
Любой язык есть в идеале космос —
Словарь из звёзд и сфер, а посему:
Да здравствует язык! Язык грядущий,
Земную философию ведущий
Сквозь термины — к поэзии светил.
Я породил тебя… И я же извратил…
Всё в мире целостно, а значит, завершимо;
В любом процессе есть свой долгий ящик,
Свой перезрелый блин, своя вершина…
А дальше всё скользит по нисходящей.
Всё затекает, округляясь в нечто.
Лишь творчество могло быть бесконечно…
Оно могло бы не иметь конца,
Когда бы не потенциал творца.
Он, к сожаленью, тоже иссякаем —
На каждую косу найдётся камень,
У Авеля всегда в роду есть Каин…
Отсюда — кто бы ни был виноват —
Шаблоны, повторенья, плагиат…
Свой дар не смог от тлена уберечь я:
Талант иссяк. Но капают проценты.
Теперь всего лишь пользую наречья,
Изобретаю сленги и акценты —
Глумлюсь над словом, то есть без зазренья
Коверкаю свои ж произведенья.
Себе дешевле, языку дороже —
Таков закон. Но всё же, всё же, всё же…
Коверкать языки — не обессудьте —
Не то же, что коверкать судьбы.