Константин Арбенин - Пушкин мой

Мальчика звали Пушкин.
Был он кудряв и черен —
Правнук прямой Ганнибалов.
Ну а в душе — поэт.
Мамы его любили.
Папы его обожали.
Няньки ему умилялись.
Дядьки же так рассуждали:
"Махонький гад, да шустрый!
Знать, далеко пойдет".

В Лицее Пушкина не ждали —
На что им нужен был поэт
С таким нечистокровным рылом
В своем прославленном лице!
Но он туда тайком пробрался
И притаился в сени муз…
То был Союз. И город Пушкин (По мужу — Царское Село).
Его заметил там Державин
И походя благословил.
Потом другие набежали:
Примазались, опохмелились —
И приняли к себе в Лицей.
И стали лучшими друзьями —
Поэты Пушкинского Круга!
А он простил им, он же видел:
Хоть Царское, да все ж Село!

На беспечных балах,
За бокалом вина
И под взглядами Анны Керн,
В декабристских кружках
И в охотном ряду,
И в объятиях Анны Керн,
На виду у толпы,
Под цензурным ярмом
И в покоях у Анны Керн —
Не стригал он ногтей:
Он цеплялся за жизнь
И за Анну Петровну Керн.

Серьезный Пушкин.
Усталый Глинка.
А между ними —
Вазир-Мухтар.
Кавказский вечер.
Луна-лезгинка.
И трель романса —
Последний дар…
Не пой, красавец,
Не надо песен,
Не надо писем —
Вернись живой…
Вазир был первый,
Кого венчали
С печальной музой —
Всегда вдовой.

Что за прелесть эта няня!
Дайте что ли кружку ей!
Пусть нам сказки почитает
Или песенку споет!
А потом мы сядем в сани
И поедем в Заповедник —
Постреляем графоманов
Родионовне на шапку!
Гейченко уху нам сварит,
А с Довлатовым мы выпьем, —
Я скажу ему: "Я Пушкин.
Я, конечно, мало прожил,
Но за то я, друг Довлатов,
Трех царей со свету сжил!"

В Михайловском,
В Михайловском
Стоят погоды дивные!
Мужицкий дух некрасовский
Смердит, как самогон.
Жандармы ходят парами,
Из окон слышно разное,
Вдали Тынянов с Лотманом
На лодочке гребут.
Студенты разночинные
Листают книжки вредные.
Природа пахнет яблочно
И барышни в цвету…
А Пушкин —
Красно Солнышко
Над главами "Онегина"
Томится, всеми проклятый,
И смотрится в окошечко,
И падает душой.
И хочется родимому
Попить винца с девицами,
И хочется кудрявому
Проехаться в двуколочке, —
И очень-очень хочется,
Ну просто жутко хочется,
Ну просто очень хочется! —
И можно б, да нельзя!

И я бы мог…
И я бы точно мог…
Но как-то вот…
А впрочем…
Ай да Пушкин!

Для покоя нужно немного:
Взять с собой Баратынского Женю
И отправиться на рыбалочку —
Медитировать на сентябрь.
И поспорить в тени желтеющей,
Кто из двух рыбаков гениальнее?
И сойтись в обоюдном мнении,
Что, конечно, Пушкин весомее,
А у Жени реже клюет…
А потом, после сна и полдника,
Отгоняя мысли печальные,
Все позировать Аникушину —
Для потомков ему позировать
И о будущим сожалеть.

Пушкин был невыездной,
А Мицкевич — выездной.
Приезжал в Москву Мицкевич
Кажный божий выходной.
Пушкин брал его под ручку,
Вел, как брата, до пивной,
И читал стишки дорогой,
И знакомил со страной,
Со столицей и с женой.
Пан Адам и мистер Пушкин
Ели раков, пили мед,
Пели польки и частушки,
Пили раков, ели мед…
И друг друга уважали…
Увважжжжали… вот…
Но Мицкевич уезжал —
Пушкин оставался.
Каждый искренно скучал,
Но чуть-чуть кривлялся.

Когда садился за рояль Тургенев,
Когда Толстой настраивал шарманку,
Когда Тарас Шевченко дергал гусли
И хором подпевали все вокруг,
Тогда садился Пушкин мимо кресла,
Раскидывал ручонки коромыслом,
Закатывался солнышком под койку,
Распьяные глаза швырял на небо
И слушал эту Апассионату
Не-ру-ко-твор-ну-ю!!!
И отдавался бешено нирване,
Как всякая болящая, живая,
Гвоздями не добитая душонка —
Пропитая, пролитая на скатерть,
По простыням размазанная всуе,
Занюханная ватными ноздрями,
Изрезанная кухонным пинцетом
В бурлачьи лямки — верная душа,
Что до сих пор хранит на самом донце
Какого-то собачьего поэта,
Расхристанного в стельку разгильдяя,
Что слушает, храпя, Пассионату —
На том конце тончайших проводков.