Льюис Кэрролл - Три заката и другие стихотворения

Под сводом крон листов дрожанье;
И кудри волн — в седой оправе,
А ветер книгу подражаний
Нашепчет разнотравью.

Я здесь свободен, мне здесь лучше,
Ведь тут ни грубость, ни презренье
Не губят тишины, не рушат
Восторг уединенья.

Беззвучно слезы лью на грудь,
Дух страстно жаждет благодати,
Реву, как дети, чтоб уснуть
У матери в объятьях.

Когда минует горький час,
Утихнет пульс беды бессонной,
Что может слаще быть для нас,
Чем холм уединённый!

На нем минувшее воскреснет,
Холодный дол отодвигая,
И край земной, как мир небесный,
Украсит бликом рая.

Зачем в груди посев дыханья?
Он скоро будет смертью собран.
Восток, где радость полыхает,
Затянут тучи скорби.

Как нам на лодочку улыбки
Года страданья погрузить
И розы ароматом зыбким
Пустыню напоить?

Весна надежд и нежных лоз,
Поверь любви — поверь фортуне,
Ведь драгоценней всяких грез —
Лишь ты — невинность юных.

А я б отдал свою котомку
Со всем пожизненным добром
За радость вновь побыть ребенком
Однажды летним днем.

Ее глаза пылают светом,
Бредущим по земле,
Неба ласковым приветом.
Лишь пять лет ее жизнь длится,
Лишь пять лет, как время птицей
Сошло в туман ночей запретный
На ангельском крыле.

Так ангел смотрит, присмирев,
А вдруг и он растает
На огнедышащей заре?
Беатрис! Благой слыви!
Беатрис! Благослови
Виденье двух прелестных дев,
Они уж под крестами.

У Беатрис взор строг и влажен,
А ротик молчалив,
Взгляд невинен, полон жажды —
Жажды сладких юных дней
Без печалей, без скорбей;
Дни те не приходят дважды,
Хоть мир и справедлив.

Кто краше Беатрис, святей?
Она чиста, безбрачна!
Очи неба голубей
Дарят мне в уединенье
Долгожданное веселье,
Лунный свет льют средь теней,
Безмолвствующих мрачно.

Виденья, расплываясь, меркнут,
Виденья исчезают,
Мечта терзает, словно беркут:
Ты со мною, ты живая,
Вся взлохмачена, пылая.
Тебя не уведут, как жертву
На казнь, хоть ты святая.

А если б вышел лютый зверь
С востока, из берлоги,
Из джунглей смерти и потерь,
Крадучись, тая дыханье,
В оке смерти полыханье,
Он о еде забыл бы, верь,
Лизал бы рабски ноги.

Она бы обхватила гриву,
Мир смехом огласила
Звонким, словно дождь счастливый,
Спрашивая глаз весельем,
Спрашивая с удивлением,
Водится ль в очах тоскливых
Любовь, что ей светила.

А если сердце злом объято,
Но в человечьей маске,
Вышло б, словно зверь косматый,
Насмерть связанное с тьмой
Диким бегом и гоньбой,
Оно б забилось виновато
Под взглядом, полным ласки.

А если б серафим полету
Предавшись, не грустя
Помедлил, глядя на кого-то,
То он глядел бы на тебя,
Глядел бы, радуясь, любя,
С участьем братским и заботой,
На чистое дитя.

А свет чуть брезжил — мягок воздух,
Овеявший округу,
Она ж прекрасней гибкой лозы,
Капризная подруга,
С головкой грациозной.

Пылали щечки, взгляд блистал,
Она мне шла навстречу,
И дух мой волшебство впитал
Улыбки лгущей вечно.
Зачем я шел за ней — не знаю.

Деревья толстые — в плодах,
Трава в цветах для нас;
Но дух мой мертв, язык в устах
Стал нем в проклятый час.

Реально ли в воображенье
Она дала совет:
«Пусть юность будет наслажденьем».
Я не сказал ей: «Нет».
Я встал — вот весь ответ.

Она сломила ветвь любезно —
Ах, нет числа плодам! —
Сказав: «Пей, рыцарь, сок полезный
Для рыцарей и дам».

Не созерцать глазам слепца,
Не внять оглохшему — с отрадой
Усмешку дивного лица
И смех до жизни жадный.

Я выпил сок и ощущаю:
Огонь жжет мозг мой бедный,
И дух мой, кажется, уж тает
От сладостного бреда.

Сказала: «Что украдкой — сладко:
Где мера наслажденью?
А счастье — сокровенность клада.
Так что ж мы в отдаленье?»