Юрий Кузнецов: После вечного боя [стихи]

Мелькнул товарищ Сталин вдалеке:
Глаза, усы, неполная улыбка,
И трубка в направляющей руке,
И змейка дыма — остальное зыбко.

Пришли домой, схватил отец ремень,
Стал сына бить так, что летели клочья:
«Я бью, чтоб ты запомнил этот день,
Когда увидел Сталина воочью!»

От ужаса и боли сын ревел,
И мать кричала: «Люди, заступитесь!»
Один сосед ребенка пожалел
И на отца донес как очевидец.

Отца на Север увели с крыльца.
Об этом сын не говорит ни слова.
Отшибло память. Он забыл отца.
Но Сталина он помнит, как живого.

Когда шумит поток краснознаменный,
Рыдай и плачь, о Русская земля!
Смотри: идет, проклятьем заклейменный
Последний, поименный штурм Кремля.

Нашел кирпич почетную замену,
Которую потомство не простит.
Ячейки с прахом прогрызают стену —
Она на них едва ли устоит.

Утром фрицу на фронт уезжать,
И носки ему бабка вязала.
Ну совсем как немецкая мать,
И хорошее что-то сказала.

Неужели старуха права
И его принимает за сына!
Он-то знал, что старуха — вдова,
Сыновья полегли до едина.

— На, возьми, — ее голос пропел,—
Скоро будут большие морозы! —
Взял носки, ей в глаза поглядел
И сдержал непонятные слезы.

Его ужас три года трепал.
Позабыл он большие морозы.
Только бабку всегда вспоминал
И свои непонятные слезы.

Так писал он за несколько лет
До священной грозы Куликова.
Как бы он поступил — не секрет,
Будь дана ему власть, а не слово.

Так писал он заветным стилом,
Так глядел он на нашего брата.
Поросли б эти встречи быльем,
Что его омрачали когда-то.

Как-никак шесть веков пронеслось
Над небесным и каменным сводом.
Но в душе гуманиста возрос
Смутный страх перед скифским разбродом.

Как магнит потянул горизонт,
Где чужие горят палестины.
Он попал на воронежский фронт
И бежал за дворы и овины.

В сорок третьем на лютом ветру
Итальянцы шатались как тени,
Обдирая ногтями кору
Из-под снега со скудных растений.

Он бродил по тылам, словно дух,
И жевал прошлогодние листья.
Он выпрашивал хлеб у старух —
Он узнал эти скифские лица.

И никто от порога не гнал,
Хлеб и кров разделяя с поэтом.
Слишком поздно других он узнал.
Но узнал. И довольно об этом.

Это было на прошлой войне,
Это богу приснилось во сне,
Это он среди свиста и воя
На высокой скрижали прочел:
Не разведчик, а врач перешел
Через фронт после вечного боя.

Он пошел по снегам наугад,
И хранил его — белый халат,
Словно свет милосердного царства.
Он явился в чужой лазарет
И сказал: «Я оттуда, где нет
Ни креста, ни бинта, ни лекарства.

Помогите!..» Вскочили враги,
Кроме света, не видя ни зги,
Словно призрак на землю вернулся.
«Это русский! Хватайте его!»
«Все мы кровные мира сего»,—
Он промолвил и вдруг улыбнулся.

«Что ж, мы братья, — сказали враги,—
Но расходятся наши круги,
Между нами великая бездна».
Но сложили, что нужно, в суму.
Он кивнул и вернулся во тьму.

Кто он? Имя его неизвестно.
Отправляясь к заклятым врагам,
Он пошел по небесным кругам
И не знал, что достоин бессмертья.
В этом мире, где битва идей
В ураган превращает людей,
Вот она, простота милосердья!

На дно своих скорбей глядят глаза
У тех людей с воздетыми руками,
Бичуемых ветрами и снегами;
Им даже слёзы вытереть нельзя.