Расул Гамзатов - Горянка

Крутись, мол, невестка, на кухне,
Тебе отдыхать недосуг…
Нарядные платья и туфли
Ты спрячешь в глубокий сундук.

В нем будут лежать без отрады
Годов они много — не дней.
На свадьбу все эти наряды
Подаришь ты дочке своей».

Читатель, с тобой я согласен:
Покинув османовский двор
Пора бы вернуться нам к Асе,
Продолжить о ней разговор.

Ты прав. Да что делать с Супою, —
Нейдет из моей головы.
То, вижу, шагает тропою
С тяжелой охапкой травы.

То чистит опять у порога
Осману она сапоги.
Спит мало. Работает Много.
Темны под глазами круги.

Тверды на ладонях мозоли,
И под вечер ноет спина.
Приходится в доме и в поле
Трудиться Супе дотемна.

Она — не чета дармоеду.
Ей отдана кухня в удел,
Но в рот попадает к обеду
Лишь то, что Осман не доел.

Не вынесет сора наружу,
Хоть муж изобьет — все равно,
Ее уважение к мужу
В покорности заключено.

Жена у Нафи захворала.
Сам воду принес он в обед.
Супа, засмеявшись, сказала:
«Подмочит свой авторитет!»

Слова эти слышать мне больно.
Бог мой, до чего же глупа
Лихую судьбу добровольно
Избравшая в жизни Супа!

Пускай не о ней эта повесть,
Но должен, о женщина гор,
Я прямо, как требует совесть,
Сказать тебе нынче в укор:

Разумно от пороха спички
Подальше держать, а душой
Быть глупо по старой привычке
В сторонке от жизни большой.

Идешь по камням ты, хоть рядом
Дорога открыта для всех.
Ждешь, хворая, знахарку на дом,
Хоть доктора вызвать не грех.

Не сядешь с мужчинами вместе
К столу ты.
«Садись, не робей!»
Как мужу не бить тебя, если
Сама говоришь ему: «Бей!»

Сама виновата, коль ныне
Считаешь, прабабкам под стать,
Что ты недостойна мужчине
«Салам!», повстречавшись, сказать.

По темным углам перед светом
Не прячься ослепшей совой.
Мужчин уважай, но при этом
Их ниже не будь головой!

Растет моя дочка.
До свадьбы
Немало воды утечет.
Но все же сегодня сказать бы
Хотелось мне, глядя вперед:

Коль буду, насупившись тучей,
Я вроде Али виноват,
Пусть из дому дочь моя лучше
Уйдет, как ушла Асият!

Достигнув в пути перевала,
Мы смотрим вперед с высоты…
Я рад, Асият, что не стала
«Османовой Асею» ты.

Во мглу погрузились нагорья,
Туман по ущельям клубя,
Ушла босиком ты, и вскоре
Подружки догнали тебя.

Догнали. Гурьбой обступили.
Сняла свои туфли Марин:
«Возьми. Мне другие купили,
Размер у нас вроде один».

Жакетом укрыв твои плечи,
Сказала Айша, в свой черед:
«Он теплый, из шерсти овечьей,
К тому же тебе он пойдет…»

Тебя от семьи отлучили,
Ушла ты из дома отца,
Но на стороне твоей были
Аульских подружек сердца.

Их чувства тебя согревали.
Уже позади перевал.
И ветер в бескрайние дали
Лететь тебе с ним предлагал.

А речка умчаться по склонам
Звала тебя с ней заодно…
Но вот уже в центре районном
Беседуешь ты в районе.

И под вечер в этом селенье,
Найдя у знакомых приют,
Перо обмакнув, заявленье
Ты стала писать в институт.

Лиловые сохли чернила,
Сливались с тревогой мечты.
В четырнадцать строк уместила
Свою биографию ты.

В таком родилася году, мол,
В таком-то, мол, в школу пошла.
А сколько я дум передумал,
Дней сколько провел у стола!

И с осени рыжей к апрелю,
Глянь, сколько я строк написал,
Но в них про одну лишь неделю
Я жизни твоей рассказал.

Была бы, конечно, ты рада
На почту тотчас поспешить,
Да две фотокарточки надо
К бумагам еще приложить.

И утром по улочке тесной
Дошла до второго угла
И тут фотографии местной
Шедевры увидеть смогла:

Вот скачки.
Лихой из Гуниба
Наездник, а чуть в стороне
Гафурова Абуталиба
Портрет, что запомнился мне.

Вчерашний лудильщик, он скуки
И часа не знал одного,
С набухшими жилами руки
Лежат на коленях его.

Подтянутый летчик в пилотке,
А вот вся семья, словно взвод, —
Старик поседелый в середке,
Со дней Шамиля он живет.