Расул Гамзатов - Горянка

Баюкает Каспий мятежный
В объятьях своих небосвод,
Где город Махача прибрежный,
На белый похож пароход.

Я помню, как в солнечных бликах
Сверкал он в преддверии дня,
Когда в остроклювых чарыках
Впервые увидел меня.

Безусый юнец, не без страха
На город глазел я в пути.
Большая, как туча, папаха
Весь лоб закрывала почти.

Окрашенный краской багряной,
С висячим железным замком,
В руке чемодан деревянный
Был с дедовским схож сундуком.

Пустой, но закрытый, он, видно,
Тому из дворов был под стать,
Овец на котором не видно,
Но пса продолжают держать.

Шла улица, как портупея,
Вдоль города наискосок.
И щепкой казался себе я,
В людской угодивший поток.

Хотелось вернуться мне в горы.
Они громоздились вдали,
Но ты удержал меня, город,
Мы вместе с тобою росли.

Влюбляться не раз еще буду
Во многие я города.
А спросят, встречая: «Откуда?»,
А спросят, прощаясь: «Куда?» —

Я гордо тогда — не иначе —
Вновь имя твое назову,
О доблестный город Махача,
Ушедший по плечи в листву!

Лишь на море гляну — и близкий
Встает предо мною моряк,
Что вынес на берег каспийский,
Огнем полыхающий флаг.

Ночные туманы, растаяв,
Росой покрывают причал.
О, если б Махач Даходаев
Из смертного плена восстал!

Он гордо расправил бы плечи,
Увидел бы город в цвету.
И сорок гортанных наречий
Его б окружили в порту.

Пред ним бы предстали впервые —
На нас, военком, мол, взгляни —
И вышки в строю нефтяные,
И лова ночного огни.

Он, помнящий грохот тачанок,
В час утренний встретил бы тут
С портфелями юных горянок,
Шагающих в свой институт.

Снега, на вершинах растаяв,
Несутся по склонам, звеня.
Хочу, чтобы горский Чапаев
На цоколе вздыбил коня.

Хочу, чтобы ночью и днем он
Привычно встречал поезда
И чаек проснувшихся гомон
Над ним не смолкал никогда.

Хочу, чтобы видел он зори,
Бульваров и улиц красу
И то, как в распахнутом море
Братается с Волгой Койсу.

По Цельсию тридцать четыре.
Колышется воздух. Жара.
Как будто бы в каждой квартире
Печь топит хозяйка с утра.

Стал мягок асфальт, как резина,
И, в полной дорожной красе,
Покрытая пылью машина
К почтамту свернула с шоссе.

Водитель в кабине горячей
Сказал, не скрывая тепла:
«Желаю, студентка, удачи!
Пока…» И машина ушла.

Ушла в направленье вокзала
Какой-то разыскивать склад.
И очень тоскливо вдруг стало
На сердце моей Асият.

Ей людная площадь казалась
Шумящим чужим островком.
Она постояла здесь малость
И двинулась дальше пешком.

Зеленый бульвар. На дорожке
Прохладные тени лежат,
И тоненьких веток ладошки
Тянулись к плечам Асият.

И тот, кто так памятен с детства
Приехавшей девушке с гор,
Ее поздравляя с приездом,
Навстречу он руку простер.

И на сердце не потому ли
Растаяла горечь, как снег,
Что встретился, словно в ауле,
Ей этот родной человек.

«Иди! Я надеюсь, что цели
Ты сможешь, горянка, достичь.
Не бойся ни бурь, ни метели», —
Безмолвно сказал ей Ильич.

Прошла еще несколько улиц.
Вот каменный красный фасад.
Заветные двери, волнуясь,
Открыла моя Асият.

Средь улиц, сей повести близких,
Есть в горской столице одна,
Что в честь комиссаров бакинских
Давно уже наречена.

Был в каменном здании красном
Во время войны еще тут
Решением партии властным
Особый открыт институт.

Табличка у входа.
Не глянув,
Читаю ее наизусть.
Друзья, с институтом горянок
Я вас познакомить берусь.

Зачеты папахи носившим
В нем не приходилось сдавать,
Как не приходилось кассиршам
Стипендию им выдавать.

Не роясь в студенческом списке,
С любым я поспорить готов,
Что здесь комендант для прописки
Не брал у парней паспортов.

Я многое видел на свете,
Но только скажу без прикрас:
Нигде института не встретил
Такого, как этот у нас.

Звонков его всех расписанье
Когда-то неплохо я знал
И с ним по соседству свиданья
Студентке одной назначал.