Дмитрий Щедровицкий - Из восьми книг

Сеньоры, о, какую кару
Сей флорентиец заслужил?
Дадим, дадим ему гитару,
Чьи струны из воловьих жил!
За то, что он не по канону,
Не вняв словам святых отцов,
Изобразил в ките – Иону,
В Эдеме – голых молодцов
Под видом ангелов, без трона —
Христа, блаженных – без венцов,
Заставим петь, как в годы юны
Он, что ни день, влюблялся вновь,
Как этот голос, эти струны
Любимым горячили кровь,
Как роща мая в час полночный
Внимала стонам молодым
В той жизни светлой и порочной...
Гитару старцу подадим!
Пусть он расскажет нам, откуда
На фресках, в красках и лучах
Губ человеческое чудо,
Желанье в ангельских очах?
Так властно смотрит гость небесный,
Что оторваться нету сил, —
Чей облик, страстный и прелестный,
Художник ныне воскресил?
Да, пусть он пеньем нам ответит,
Святой, безумец, еретик:
Чей свет ему доселе светит?
Чей голос в сердце не затих?...

Глаз краснеющей ярости, ханский белок,
О востока растопленный гул!
Торопливый ковыль: Тохтамыш, Тоголок,
Гневной влаги глотки: Токтогул.
Кочевая, чужая, скользящая жизнь,
Ядовитого лезвия лесть.
Без терзаний, без жалости, без укоризн,
Без остатка прими все, как есть.
Вторглись орд безбородых лихие стрелки
В земледелия вольный предел,
Скрыли воды недвижные Леты-реки
Тех, кто тихой свободы хотел.
Это плоти восстание против души,
Деву в поле догнавший монах!
На рассвете в тумане коньки-крепыши,
Как младенцы в тугих пеленах.
Кочевая, чужая и близкая жизнь,
Зелье страсти в кипящем котле!
Только в оба смотри, только крепче держись
В конским потом пропахшем седле!
– Ряженые! Ряженые!
– Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.
На плечах у ночи
– Праздник на селе: Светят очи волчьи,
Бык навеселе.
Хрюкают и лают,
Квакают, свистят...
Что они желают?
Что они хотят?...
Гулкий голос бычий
Говорит с тоскою:
– Дайте нам обличье
Прежнее, людское,
Души наши стерты,
Сгублены тела,
И зверины морды
Нам Луна дала...
Нынче всюду праздник,
Нынче счастья просят:
Облик безобразный
Мы хотим отбросить,
Сердцем убедиться,
Что Звезда права, —
Заново родиться В
полночь Рождества...
– Молвите, а вы-то
Кем на свете были?
Властью ли убиты,
Иль себя убили?
С небом ли знакомы,
Аду ли дружки?
Почему вы кони,
Почему быки?...
– Нету, нет ответа,
Крепче дверь закрой,
И все меньше света,
И все громче вой.
– Ряженые! Ряженые! —
Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.

Я, родившийся под яблоней
С блеском лиственным в глазах,
Осененный чудом, явленным
Тридцать пять веков назад,
Вовлеченный в удивление
К чуду первому тому,
Неспособный к одолению
Тьмы, но опознавший тьму,
Как жилище Бога тайное
Над огнем вверху горы
(А внизу – веков шатры
Ждали, затаив дыхание), —
Я не сторож миру здешнему,
Не хозяин, не слуга
(Чуть кивнешь росточку вешнему,
Глядь – желты уже луга), —
Я не странник и не гость его,
Не толмач его речей
(Только птица слова пестрого
И щебечет на плече), —
Я не с притчей, не с загадкою,
Не полынь во мне, не мед,
Я – оттуда – с вестью краткою...
Только кто ее поймет?
Только в книге будет набрано
(Взоры мимо строк скользят):
«Я, родившийся под яблоней
Тридцать пять веков назад...»

Закат почти остыл,
Но все кипят кусты
Горячей силой первой зелени,
Как свежих городов подвижные пласты,
Словно на облако воссели мы
И дивно смотрим с высоты.
То лист приблизится полураскрытый,
И все прожилки-улицы видны
С домами, семьями, живущими в них кратко,
Переходящими в росинки без остатка,
То город отодвинется – ведь мы
Глядим с небес и воздыхаем сладко,
И пища наша – мед и дикие акриды.
Куст жив – огромной верой в свет сокрытый,
Который в сумерках еще ясней, чем в полдень,
Останься тут со мной – и миг подстереги,
Когда патроны этих малых родин
Наружу выбегут – мальцы-кустовики,
Едва их кликнут звездные спириты!..

Разумный инок в странные века
Разбоя и наивности
Считал по четкам облака
И жил средь всякой живности
В лесу медведей и молитв,
Жестокости и святости,
Где сердце от желания болит,
От райской замирает сладости.
Ему в полуденных лучах
Клики Менад вакхических
Звучали, чтобы не зачах
В познаньях схоластических,
Ему Наяды в дар несли
Мониста рыб серебряных,
Ласкались Гении Весны
Средь кельи снов неприбранных,
Под палисандровым крестом,
Молитвенными мантрами —
Лежали в ужасе пластом
Сильфиды с саламандрами,
Сен Жан – удачливый авгур
Навстречу шел с литаврами,
Как возвращался сэр Артур,
Расправившись с кентаврами...
Так вел Христос, любя врагов
И в целях политических —
Схоластов, эллинских богов
И чудищ строй кельтических!.