Александр Величанский - Под музыку Вивальди

Сухая пустынность весенних бессолнечных дней:
ни черного снега, ни зелени проблеска – сухо:
как в рыжей глуши фотографий – серее, рыжей
слепых фотографий, где мы б не узнали друг друга.

Стволы берез, как свитки:
невнятен нам с тобой
сей грамоты-улитки
подтекст берестяной,
и только ветер броский
читает – грамотей —
сырых ветвей наброски,
каракули ветвей.

Я так привык к упрекам, что иной
раз принимал в свой адрес безымянный
то колкость, то подначку, то навет,
которые ко мне и относились,
раз я их принимал пусть без причин
достаточных…

В нашей плоти провал и проруху
кануть оной Прообразу вдруг? —
не во плоть Он облекся, а в муку,
в корчи наших разбойничьих мук.

Ангел крылами
закрыл лицо,
ангел зажмурил
свои глаза,
и даже нимба
его кольцо
гаснет,
не замыкается.

Мятежи:
вакханалия грез или грозных заоблачных планов,
вакханалия, ах, гениальной тактической лжи,
вакханалия плах и предательств, предательств, измен и наганов,
вакханалия страха, табу нарушенья, МЕЖИ —
преступить чрез которую, чья же решалась нога? – но
ПРЕСТУПЛЕНИЕ – атавистический, нечеловеческий страх…
Страшен пастырь трусливый, пугливое стадо баранов,
но страшнее всего, когда страхом охвачен смельчак.

А может быть, премудрый Боже,
душа и смерть одно и то же —
один единственный, но миг
в подушках влажных, чуть живых.

Махровые маки, черемухи ль дымный Эдем,
иль черные розы, забытые нами в пельменной,
высокие гроздья голландских ручных хризантем,
гербарий гербер иль нарцисс, или крокус подземный,
тюльпаны, раскрывшие клювы, – весь этот гарем —
прими от меня и от времени мглы незабвенной.

Ясность это – тайны
затемненье,
а не антипод
бездонной тьмы.
Слишком полагались
мы на разуменье,
слишком полагались
на безумье мы.

Была одна вода,
и мрак над пустотою,
и Божий Дух тогда
носился над водою,
но вот, сорвавшись с уст
последнего пророка,
наш мир горит, как куст,
в огне являя Бога.

Осенний дом, а возле —
старик в худом пальто:
все стало «ДО» и «ПОСЛЕ»,
но все же больше «ДО».
Погоды льются сводки,
но старику зараз,
как до и после водки,
как до и после нас.

Вы наконец нашли врага,
который вам не страшен —
его же можно оскорбить,
тем выместив на нем
все оскорбленья от врага,
которого бояться
приходится и в той норе,
что верой стала вам.

Захотелось травине
сквозь снег прорость.
Захотелось барану
с волкам пожить —
у волков ли житье
вольготное,
у волков ли житье
досытное.
А и вышел баран
в широку степь,
что ль по волчьи выть
научитися.
Как и вышел баран
в широку степь,
с той поры о баране
и слуху нет.

Мне страшно слушать говорящих
во сне и нестерпимо жаль
заблудший говор их. Сей ларчик
не открывается. Едва ль
рассудишь ты по дряблым фразам,
по снам, которые глядим,
что он там делает – наш разум,
что он там делает – ОДИН?

Извилистая нежность
моих былых подруг
вдруг помертвела внешне,
и свет их глаз потух,
но снятся мне доселе
они, как в оны дни,
как будто не старели,
а умерли они.

Пусть, как поземка низок —
как ветром ветра вой —
ты музыкой пронизан,
как музыка тобой.

Холодные астры.
Чуть теплые строки.
Высокие зори.
Глубокие росы.
Сусального солнца
прозрачные тени
не бредят уже
прошлогоднею тьмою.