Александр Величанский - Под музыку Вивальди

Описать размером древним
плясовым и хороводным
вкруг ствола корней круженье —
круг сезонов, круг забот
деревенских и особо —
душ поруку круговую
и, как хоровод созвездий,
крови яркий хоровод.

Всяк народ – урок другому,
всяк народ – укор другому,
всяк народ – гора, с которой
лучше видно гребни гор,
что бушуют по соседству
неподвижно, безоглядно,
и породе их невнятен
ни урок и ни укор.

Будь же, речь моя, прощаньем,
горечью и облегченьем:
слова маленькая капля
падает – как камень с плеч.
Многоточье точек зренья —
звезд беспечных многоточье —
так молчанье обрывает
переполненную речь.

Нет, не женщины, а звезды
породили нас. С родимой
пядью праха у любого
есть космическая связь:
если ты рожден в Алмати,
солнце ходит над Алмати,
месяц ходит над Алмати,
звезды кружат отродясь.

Звездочеты-книгочеи
говорят, что в миг зачатья
сочетаются не люди —
всех созвездий полумгла.
Стало быть в твоих объятьях —
вся вселенная – не тело
женское. Так выпьем, братья,
за небесные тела.

Хоть в своем огромном небе
гор хребет не коронован,
и никто не княжит ниже
над долиною вина,
но пейзаж настолько пышен,
обрамленный вышиною
гор, что без гипербол ясно:
это – царская страна.

Труден сельский труд, как всякий
труд родной на свете труден —
заскорузли твои руки,
голова твоя седа —
но коль внятен, словно воздух,
труд, бессмыслицы лишенный,
то граничит труд с отрадой,
как с долиной гор гряда.

Или полдень средь Алмати
на ногах стоит нетвердо?
Небеса ль не увлажняет
звезд красивая роса?
Иль от ртвели и до ртвели [23]
обмелели наши чаши?
Или мужеству невнятна
дев кровавая краса?

Тяжела и камениста
кладка стен в Алмати тесном:
камень к камню тяготеет,
камень к камню дико льнет —
дай нам, Боже, жить, как должно,
умереть, как подобает,
превратившись сокровенно
в край родной, в родной народ.

В городе, где под асфальтом
не видать родного праха,
зарастает родовое
древо дикою корой,
но почтительны в деревне
к старикам, почти как к мертвым,
ибо без почтенья к предкам
мертв народ полуживой.

Песнь грузинская: прекрасен
лад ее многоголосья.
Если бы могли поладить
люди, слившись, как мотив.
Добрых вин букет грузинский:
если бы могли и люди
сделаться добрей, прозрачней,
как вино, перебродив.

Красота, как пропасть, та, что
вечностью голубоватой
полнится, и небу трудно
различить ее черты:
смесь кромешного паденья
с самым горним порываньем —
красота и есть условность
безусловной красоты.

Грузии издревней слава!
Алазанским долам слава!
Славному Алмати слава! —
здесь в краю души нагой
славны мужи, славны девы,
коньяки и вина славны,
но всего славнее слава —
слава славе дорогой!

Все сказал я, как казалось
глаз, души ли Зазеркалью,
не кривя сознаньем зыбким
ради слов. Алаверд́ы
к гулким сводам Алав́ерди
и к горам окрестным гулким,
к квеври гулкому, в котором
бродят речи тамады.

(Строгий переписчик Торы
на пергаменте, что сразу
станет древним, завершая
труд свой, вправе оставлять
мал пробел для двух ли, трех ли
слов – пусть впишет их заказчик,
приобщась собственноручно
тебе, Божья благодать).