Яков Тублин - Образ жизни

Я этот дом построил сам.
Но почему же среди дня
Так сумерки гнетут меня,
Потёмки целый день стоят
Во всех углах?
Зачем же я
Построил этот крепкий дом
С одним-единственным окном?!

Я ничего у вас не выторговал,
Не растерял я ничего.
Так наградите меня выговором,
И запишите мне его.

Давно мне та награда светит —
Ещё на это хватит сил.
Пусть знают и друзья, и дети,
Что я на этом свете жил.

Скажите мне, что я нахально
Болото ваше разбудил.
Я связки надорвал — печально, —
Пристойных не хватило сил.

Скажите, что загнусь я быстро,
Поскольку в это дело влез.
«…Но лучше — правду, чем — в министры,» —
Сказал, мне помнится, Жорес.

Вся в ожидании надежды
С утра тревожится душа.
Сомнамбулические вежды
Я открываю не спеша.

Понять пытаюсь — в чём же дело,
Ведь я не юноша давно,
Но хогь отяжелело тело —
Душой воспрянуть мне дано.

Прошита красною строкою
Тревоги жгучая вода.
Ни отдыха и ни покоя,
Благополучья не видать.

Мне помогать не собирались
«Ни бог, ни царь и ни герой».
На жизнь мне только лишь достались
Надежды утренней порой.
Но верю я, как верил прежде,
Что я, братишки, «сам с усам»,
А в чем исток моей надежды, —
Ей-богу, я не знаю сам.

Отвергли, запретили и закрыли
Тяжелую присутственную дверь.
И ярлыком постыдным наградили —
Что делать и куда идти теперь?!

Он горько пил, потом опять работал.
Никто его об этом не просил.
Писал и переделывал он что-то,
Над словом бился из последних сил.

Когда сквозь плач столица ликовала,
Постыдным славословием греша,
И лавры фарисеям раздавала
Трудилась неуёмная душа —

Когда подонки пироги делили,
Он бился над очередной главой,
И облака отечественно плыли
Над рано поседевшей головой.

Своею смертью умер, слава богу,
И что теперь об этом рассуждать,
Мол, если б жил, то стать великим смог бы,
Ещё народу свой талант отдать.

Как будто он, пройдя сквозь гнёт и беды
И завершив судьбы тернистый срок,
Тем не велик, что истину не предал
И душу от растленья уберёг.

Всю жизнь я шёл на красный свет,
Хоть следом было:
Зелёный, да ещё совет —
И любо-мило.

Мне говорили: «Так нельзя», —
Иль в этом свете,
Жена и мама, и друзья,
И даже дети.

На красный шёл, хоть он тернист,
Зелёный — мягче,
Но это был не дальтонизм,
И я не мальчик.

В итоге получилось так
Вот этим летом,
Что я, чудак или дурак, —
Но вышел к свету.

— Не осуждай меня, мой друг,
Я повторяю снова.
Какой я есть, такой я есть,
Я умер в полшестого.

— И ты меня не осуждай,
Прости меня, мой друже.
Какой я есть, такой я есть —
Я просто просыпаюсь в шесть.

Целый год я отышачил,
Целый год я отпахал.
Здравствуй, здравствуй, речка Шача!
О тебе я не слыхал.

Здравствуй, каждая травинка,
Каждый кустик и листок.
Тихо плавает кувшинка —
Нежный жёлтенький цветок.
Значит, можно жить иначе
Там, где иволги поют.
Речка маленькая Шача,
Как ты уцелела тут?

Что-то тихо шепчут губы,
И невнятно молвит лес.
Вдалеке чернеют трубы
Костромской могучей ГРЭС.

Волга рядом, теплоходы
И гудок вдали ревет.
Катит воду тихим ходом
Шача тихая, поёт.

Чуть от радости не плача,
Я шепчу ей: «Нe спеши,
Речка маленькая Шача, —
Ты для сердца и души».

Отпылало лето и отчалило
И лабаз зарос уже травой,
Встала снова осень над Очаковом:
Знамя жёлтое над головой.

Чайки сорвались с причала стылого
Мечутся над серою волной,
И пейзажа белого унылого
Люди ждут пред белою стеной.

Остывают пляжи разношёрстные,
Входит в русло снова старый быт,
И телега четырёхколёсная
По просёлку жалобно скрипит.

Когда болит душа в тоске,
И ноет, как сквозная рана,
Пишите знаки на песке
У Березанского лимана.
Советую от сердца вам,
Испробовал я это сам.