А когда скончалась
Мученица-мама,
Мне добра досталось
От неё немало.
Для чего нам столько,
Мы не понимали,
Но лет пять тем мылом
Мылись и стирали.
Мы б и без запасов
Это время жили,
Но лет пять той солью
Мы еду солили.
А огонь от спичек,
Запасённых мамой, —
Главное наследство —
Зарево и пламя.
Так тепло и сытно,
Чисто в доме было
С этой старой солью,
Спичками и мылом.
Утром свечу зажигаю
Вот уж пятнадцать лет.
Двадцать восьмое мая —
Мама была. И — нет…
Двадцать восьмое мая —
Горьким стал сладкий хлеб.
Двадцать восьмое мая —
Мир для меня ослеп.
Двадцать восьмое мая —
Мамин последний вздох.
Двадцать восьмое мая —
Мир для меня оглох.
Лишь иногда ночами
Вдруг подступает тьма —
— Мама! — кричу я. — Мама!
Двадцать восьмое Ma…
Выкормыш Советского Союза,
Блудный сын Израильской земли,
Я лежу у моря, грея пузо,
От земли украинской вдали.
Без меня к воде склонились вербы,
Буг течёт. На левом берегу
Друг остался — может, самый первый.
Я слетать всегда к нему могу.
Надо б поскорей, покуда силы
Не покинули совсем меня.
Постоять у маминой могилы,
Утонувшей в буйных зеленях.
Там, где я слагал простые песни,
Где картошку шевелил в золе,
Кореша мои уже до пенсий
Дожили. А многие — в земле.
Край, где я росою умывался,
Пробовал держаться на волне,
Хорошо бы ты меня дождался.
Может быть, приеду по весне.
Я пройду по улице Привозной,
По Таврической, Большой Морской.
И, наверно, встречусь слишком поздно
Я с одной девчонкой заводской.
Поклонюсь ей, словно важной даме,
Тихо вспомню юные года.
И скажу ей: «Я приехал к маме.»
К ней, одной, — не поздно никогда.
Уже, наверное, недолго
Коптеть меж небом и землёй.
Меня сгубило чувство долга
Перед семьёй.
Я вил гнездо, я стены ставил.
И в суете пустяшных дел
Я крыльев так и не расправил,
Я в небо так и не взлетел.
Я делал всякую работу,
Не отрываясь от земли.
…На старых черно-белых фото
Белеют паруса вдали.
Люби меня, друг мой, на одре последнем.
Как будто на свадебном ложе весеннем.
Люби меня, милая, с той простотой,
И с той красотой.
Пусть высохли слезы любви и разлуки,
Пусть вялыми ветками высохли руки.
Пусть лоно твое, как осенняя пашня —
Люби меня, милая, силой вчерашней.
Я сын Сталинграда и минного поля,
Я вспыльчив — такая уж выпала доля
Тебе.
А когда я угасну навеки,
Люби не мужчину во мне —
Человека,
Который до всхлипа любил и до вздоха
Единую женщину грязной эпохи.
И верен ей был так на одре последнем,
Как будто на свадебном ложе весеннем.
Жена моя — моя душа,
Давай простимся не спеша.
Ведь мы с тобой порядок любим,
Простимся, как родные люди.
Когда придёт ко мне тот день,
Попроще что-нибудь надень,
Домашнее.
И дай мне руку
На долгую разлуку.
Я вспомню Первую Весну
С тобою вместе.
…И усну.
Ничего не случилось, но что-то,
Что-то дрогнуло всё же в груди.
Снег прошел на Голанских высотах,
Над Хермоном пролились дожди.
Это вздрогнула дальняя память,
В те пределы меня увела,
Где под Выборгом в зиму я падал,
Где над Ладогой вьюга мела,
Где в асфальтовых водах Балтийских
Гнали юность мою на убой,
Где без страха, но не без риска
Шёл в учебный, но всё-таки в бой.
Элогейну, мой Боже пречистый,
Не виновен пред ликом твоим
В том, что некогда был коммунистом,
Что глотал тот удушливый дым,
Что поверил я мифу, который
(А не веришь — так сам прочитай)
Сатаной был украден из Торы.
…Элогейну ата адонай [12] Бог наш, ты Господь (ивр.) — из молитвы.
.
Куда бреду, куда гребу,
В какие залетаю выси?
Восстановить мою судьбу
Не сможет некий летописец.
Я видел много разных стран
И удивительных событий.
Я знаю Тихий океан,
Атлантику и Ледовитый.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу