Яков Тублин - Образ жизни

Но Богом всё же был храним,
И вырван из других объятий,
Чтоб город Иерусалим
Увидеть на своём закате.

Если память и сердце грешат,
Забывая пейзажи и лица, —
Ничего не забыла душа,
Даже если слегка притвориться.

То, чего не расскажут слова,
То подскажут случайные звуки,
Различимые ночью едва, —
Эти признаки давней разлуки.

Под дневною бравадой моей,
Болтовнёю незначащей, разве
Различишь горечь прожитых дней?
А тем более, ежели — праздник.

И взлетает душа из окна,
Чтоб себе же самой и присниться.
Ничего не забыла она,
Даже если слегка притвориться.

Я не знаю имени этой птицы,
И названья дерева у окна.
Может, только чудится, только снится
Эта незнакомая сторона?

Этот куст так похож на ракитник,
А пичуга эта — на воробья.
Имена гортанные на иврите
Изучаю с помощью словаря.

Ах, как машет крыльями эта пальма —
Каждый лист наточенный, как кинжал.
Полдень, обжигающий словно пламя,
В перистую тень меня загнал.

Я не ностальгирую и не ною.
Это лишь растерянность, а не грусть.
Просто, надо фауну мне освоить,
Просто — флору выучить наизусть.

Думаю, я выучу это кстати.
Что мне стоит, собственно, подзубрить?
Но боюсь, что времени мне не хватит
Воробья на тополе позабыть.

Я долго созревал —
Видать, — не та погода.
И с дерева упал
Двухтысячного года.

Я долго созревал —
Видать, — не эта почва.
И не подозревал,
Как прорастал я прочно
Сквозь глину, чернозём,
Через гранит и щебень.
…И вырулил при том
На стрежень и на гребень,
И так свободным стал —
Вот вам и вся наука.

Я с дерева упал, —
И более — ни звука.

Как этот день ни именуйте,
Но, лёгким отлетев пером,
Он весь принадлежит минуте,
Когда ударил в небе гром.

И враз насквозь промокли флаги,
Погасли пышные слова.
Обрывки красочной бумаги
Покоит чистая трава.
Дождь разгоняет смрад угарный,
Он машет саблею кривой.
И яркий листик календарный
Несёт вода по мостовой.

Так что же с нами стало?
Какой настал бедлам!
И как нас разметало
Но разным по углам!

Ведь из одной мы глины,
И из одной реки
Текущей так старинно,
И волны так легки.

Из одного мы теста,
Из одного костра.
Куда нас, неизвестно,
Развеяли ветра?

«Ау, — кричу я глухо, —
Где ты, где он, где мы?»
«Ау» — и глотнет ухо
В преддверии зимы.
Ни колышка, ни хаты,
Ни двери, ни окна.
И вы не виноваты,
И не моя вина.

Чего нам было мало?
Ведь жили мы светло.
Куда нас разметало?
Куда нас разнесло?

И не свершится чудо
Ни завтра, ни сейчас.
И эхо ниоткуда
Доносится до нас.

Годы зрелые — высшая проба
Годы прошлые — ближняя даль.
Там, где были отчаянье, злоба,
Поселились любовь и печаль.

Под одной умещаются крышей
И в душе проживают одной,
А душа поднимается выше,
Не заботясь о доле иной,
Умываясь прозренья слезами
Среди зноя, дождей и снегов,
И прозревшими глядя глазами
На вчерашних друзей и врагов;

Понимая: главнейшая проба —
Что на поприще дел, а не слов,
Что бесплодны обида и злоба —
Плодотворны печаль и любовь.

И то — не основа,
И то — не оплот,
И кажется,
Что не жил ты на свете.
Но единственное свидетельство,
Что время идёт, —
Твои повзрослевшие дети.

И зимы пылили,
И вёсны цвели,
И осень
Плодами тебе улыбалась.
Но единственное свидетельство,
Что годы прошли, —
То, что мало
Друзей осталось.

Река стекленеет,
И снова прилив,
И снова листва
Собирается падать.
Но единственное свидетельство,
Что ты ещё жив, —
Твоя неугасшая память.

Я выстроил огромный дом
С одним-единственным окном.
Так, чтобы видно было мне
В моём единственном окне,
Как занимается восход,
Как солнце от земли идёт
К высоким вечным небесам.